Книга Парадокс любви - Паскаль Брюкнер

Если в человеческом общении все сводится к соотношению сил, то нет ничего, кроме принуждения, и мы живем в вечном аду. Однако такого типа критика не свободна от внутреннего противоречия: все люди якобы закованы в цепи, за исключением небольшого числа тех, кто ясно всё видят и разоблачают этот маскарад. Как им удалось избежать всеобщей психологической обработки? Можно заподозрить в таком проявлении трезвости сознания предел высокомерия: патернализм того, кто объявляет некоторых своих современников рабами, одновременно уподобляя их малолетним детям, соединяется с ослеплением разоблачителя, сомневающегося во всем, кроме своего недоверия. Он думает, будто проник в сокровенные тайники человеческого сердца, а на самом деле переложил на музыку собственную наивность.

5. Полиция желания

Некоторые феминистические движения, особенно в Северной Америке, уже около сорока лет пытаются квалифицировать соблазнение как преступление или по крайней мере как-то его ограничить. В учреждении, на предприятии, в университете предписывают дресс-код (женщинам не рекомендуется носить прозрачную и облегающую одежду), спич-код (всякий комплимент, пристальный взгляд, нескромное высказывание рассматриваются как начало домогательства), что вносит определенную напряженность в отношения между полами. Отсюда известное клише американских фильмов: скороварка на грани взрыва. Мужчина и женщина, работающие бок о бок, осознают, что между ними возникло взаимное притяжение. Они усиленно напускают на себя холодность и даже обмениваются оскорблениями, как вдруг случайное прикосновение толкает их к роковому шагу: они с жадностью набрасываются друг на друга и, тяжело дыша, пускаются в бешеный галоп, после чего снова одеваются. Подавленное желание возвращается — и вот вам сексуальность, похожая на приступ эпилепсии[20]. Повторение одной и той же сцены, варьируемой на все лады, становится смешным и заставляет с сожалением вспоминать старые фильмы, где соблазну уступали элегантно. Подтекст этих сюжетных пружин: сексуальность — неодолимое побуждение, которое необходимо удовлетворить и больше об этом не думать. Когда француз говорит: «Займемся любовью», англичанин в сериалах и кинофильмах предлагает: «Let us have sex». Разница не только семантическая, она отражает два взгляда на мир: здесь речь идет о насущной животной потребности, подобной голоду и жажде, там имеется в виду сложный акт, лежащий в основе целой эротики: любовь — наше действие, которое нас формирует, скорее изощренная конструкция, чем органический выброс. С одной стороны — скотство, с другой — церемония.

В англосаксонских университетах каждая беседа со студентом (студенткой) должна либо записываться на магнитофон, либо происходить при открытых дверях. Приближение, если в нем угадывается малейшая двусмысленность, может стать поводом для жалобы. Всякая связь между преподавателем и студенткой, даже совершеннолетней и выразившей свое согласие, приводит к увольнению преподавателя[21]. Предприятия присваивают себе право вмешиваться в частные разговоры людей, если употребленные слова сочтены скабрезными или унижающими достоинство, способными вызвать враждебность окружающих! Организуют специальные семинары, предлагают заключать «любовные контракты» служащим, желающим начать совместную жизнь, которые обязуются в случае разрыва не предъявлять претензий компании. Напомним, что в начале 1990-х годов один из университетов в штате Огайо безуспешно распространял хартию, регламентирующую интимную близость между студентами: от них требовалось заранее перечислить в письменной форме все этапы, вплоть до мельчайших подробностей (коснуться груди, снять кофточку и т. п.) и зарегистрировать эту программу в присутствии ответственного лица. Во Франции, где сексуальное домогательство на работе, злоупотребление служебным положением признано правонарушением, кое-кто хотел бы распространить эти принципы на человеческие отношения в целом и добиться наказания за квипрокво, намек, инсинуацию. Но пока что страна противостоит атмосфере морального маккартизма.

Несомненно, что проявления грубости по отношению к женщинам усиливаются с расширением их независимости: более того, мы рискуем стать очевидцами небывалого взрыва насилия в наказание женщинам за то, что они подняли голову. Озлобленность против них со стороны некоторых мужчин сродни яростной реакции рабовладельца на отмену рабства. Ненависть к свободным женщинам растет по мере возрастания их свободы. Было бы нелепо из-за этого запрещать соблазнение: на наше счастье и по воле самих женщин оно не сдает позиций. В большом процессе борьбы за равноправие оно также играет свою роль: оно должно прийти на смену убежденности в праве на власть, ведь согласия другого в этом случае добиваются путем ухаживаний, а не силой. Одна из моих студенток в Школе политических наук, хорошенькая девушка из Квебека, по происхождению японка, откровенно признавалась нам, что ее разочаровали североамериканские мужчины, чьи порывы парализует забота о сексуальной корректности. Она специально проводила каникулы в Италии, где юноши открыто ее добивались; ей хватало уверенности в себе, чтобы отделаться от надоедливых кавалеров. В то время как в Соединенных Штатах сосуществование полов, кажется, постоянно чревато взрывом, Европу спасает от этой беды старинная культура галантности. Этот этикет, возможно, унаследованный от «эротики трубадуров» (Рене Нелли), в которой рыцаря с его дамой связывал ритуал преданности и повиновения, служит внедрению аристократических манер в среду демократической уравниловки. Это не только пропедевтика ухаживания, но и способ преобразить грубое желание во внимание и деликатность, цивилизовать его, очистить от непристойности. Куртуазная культура воспитывает качества, объединяющие оба пола: умение вести беседу, общительность, остроумие, которые придают глубину и живость разговору. (По словам Монтескьё, французский ум — это искусство говорить серьезно о предметах фривольных и легкомысленно о серьезных.) Она дарит удовольствие нравиться, играть с другим, морочить ему голову при полном одобрении с его стороны, если только он сам не водит вас за нос. Даже если мы торопим события, требуется соблюдать правила учтивости, например, переход на «ты» во многих языках остается обязательной вехой. Неоднозначен статус комплимента: в XVIII веке обесцененный как притворство льстеца, в 1960-е годы у некоторых радикальных активисток он вызывал недоверие, однако удачно сформулированный комплимент можно принять как знак внимания, укрепляющий наше самоуважение. Лучшие комплименты — самые бескорыстные: мы слышим их от незнакомых людей или от лиц того же пола. Срывание масок, неприятие светотени, требование немедленного разоблачения сердец и тел — все это убивает плодотворные испытания, необходимые зарождающейся любви для дальнейшего развития. Всякого рода уловки и ухищрения куда полезнее для чувства, нежели скучная ясность.