Книга Клятва - Кимберли Дертинг

— Как называется этот клуб?

— «Добыча», — ответила Брук, и я улыбнулась.

Конечно, «Добыча». Всегда что-то темное, опасное. Что-то кровожадное.

Бруклин подтащила меня к бару, достала свой кошелек и выудила несколько банкнот.

— Можно две «Валки»?

Дрожь в ее голосе была едва различима.

Барменом оказалась жилистая женщина с тонкими голыми руками. Она выглядела крепкой и сама вполне могла бы быть вышибалой. Короткие торчащие волосы окрашены в темно-синий цвет, язык то и дело касался пирсинга на нижней губе. Ее странный андрогинный облик обладал определенной красотой, и, судя по тому, как барменша двигалась, доставая бутылку, чувствовала она себя в нем прекрасно. Прищурив черные глаза, она поглядела на нервную девушку перед стойкой.

Бруклин расправила плечи и постаралась твердо встретить ее прямой взгляд.

Наконец, барменша поставила на прилавок два бокала и наполнила их мерцающей синей жидкостью.

— Двенадцать, — произнесла она хриплым голосом, одновременно твердым и чувственным. Когда она подвинула нам напитки, я вдруг поняла, какими мы были еще маленькими.

Бруклин положила на прилавок единственную банкноту, и женщина убрала ее в карман. О сдаче и чаевых разговоров не было.

Взяв бокал, я сделала глоток. Сладкий вкус плохо скрывал едкость обжигающего ликера, который прочертил огненную дорожку от горла до самого желудка. Бруклин торопилась и пила жадно, проглотив половину бокала за три долгих глотка.

Я покатала холодное стекло по тыльной стороне руки, где щипала печать, поставленная девушкой у входа. На коже проступал яркий красный контур в форме полумесяца.

Теперь, чтобы его увидеть, ультрафиолета не требовалось. Ни мне, ни всем остальным.

Я почувствовала себя отвратительно, настроение испортилось. Беспокойство вполне могло быть вызвано наркотиком, проникшим в мою кровь из печати. Его потенциальным побочным эффектом была паранойя.

Бруклин махнула рукой, указав на противоположную сторону зала.

— Смотри, у них тут встречается кое-что приличное, — произнесла она густым, как мед, голосом.

Напротив нас у перил над танцполом стоял мужчина и с дерзкой улыбкой глядел на клубок тел внизу.

Он и привлек внимание Брук.

Ничего нового. Бруклин очаровывали самые разные мужчины. С раннего детства она сходила с ума по мальчикам, но ей пришлось ждать, пока ее тело повзрослеет. И когда это случилось, ничто больше не могло ее остановить.

— Так, — сказала она, осушив бокал до дна. — Держи. Я скоро вернусь. — И добавила, полуобернувшись: — Нам нужна закуска.

«Типичная Бруклин», — думала я, ища место, куда бы деть ее пустой бокал. Стараясь не выглядеть потерянной, я пробралась к перилам взглянуть на танцоров, постепенно пьянея и готовясь ждать.

Я оперлась локтем о стальной поручень и вновь попыталась разобраться, что же со мной не так. Мне следовало радоваться: нам удалось пройти мимо вышибалы у входа. А что еще важнее — получить выпивку у барменши.

Вероятнее всего, дело было не в печати с наркотиком, а в том, что случилось в ресторане.

Отовсюду до меня доносились разговоры на разных языках, но здесь никто не заставлял меня отворачиваться или притворяться, будто я не понимаю слов. Никто из этих людей и не подозревал, что я знаю, о чем они говорят.

Потому что здесь не было правил.

Я родилась в семье коммерсантов и принадлежала к классу торговцев. Помимо англеза — языка, общего для всех, я имела право знать только паршон. Это был второй и последний язык, который я могла понимать.

Но я не была похожа на других.

Я была единственной.

Такая свобода являлась элементом привлекательности подпольных клубов, мест, где класс не имел значения, где социальные границы размывались. Военные сидели здесь рядом с людьми в розыске, с выродками и отбросами общества, притворяясь хотя бы ненадолго, что они друзья. Что они равны. И дочь торговцев могла забыть о своей доле.

Это все, о чем я мечтала.

Но я была прагматиком. Я не грезила о другой жизни, не думала о том, как избежать ограничений своего класса, поскольку сделать это было невозможно. Я та, кто я есть, и ничто этого не изменит. Такие места, как «Добыча», — всего лишь притворство, ночная передышка.

Отойдя от перил, я окунулась в море тел, замечая окружающие цвета. Я всегда обращала на них внимание. В клубе можно было не носить одежду практичных, тусклых оттенков коричневого, черного и серого. Здесь, где разделения на классы не существовало, цвета обретали материальность. Одежда, временная краска для волос, помада и лак для ногтей сияли переливающимися оттенками изумрудного, алого и сливового. В этих стенах даже темно-синие и черные цвета казались более глубокими и насыщенными.

Бруклин в мерцающем золотом платье, которое блестело в свете вспыхивающих ламп, открывая ее крепкие ноги, отлично сюда вписывалась. Я же была одета в свое обычное серо-коричневое льняное платье, спускавшееся ниже колен.

Я смотрела на окружающих меня людей. В основном это были такие же, как мы, несовершеннолетние. Молодые, энергичные, не имеющие отдушины в реальной жизни. Они — мы, поправила я себя, пусть даже мое платье было тусклым и унылым, — создавали причудливую человеческую радугу.

Я протиснулась к подмосткам, возвышавшимся над танцполом, где едва одетые девушки разогревали толпу. Их тела и движения поистине завораживали. Они должны были развлекать нас весь вечер.

Я обратила внимание на одну танцовщицу: движения ее бедер идеально соответствовали пульсирующим ритмам песни. На нее падал голубой свет прожектора, из-за чего казалось, будто ее кожа светится неестественным оттенком сапфирового. Из тонкого ремешка, охватывающего ее шею, тянулись бусы, доходя до пояса, который свободно охватывал бедра. Когда она покачивалась, бусины ударялись друг о друга, сдвигались, перемещались и расходились вновь. Как и у остальных танцовщиц на платформах, бусы почти ничего не закрывали, но в этом и состоял смысл.

Ее длинные ноги, изящные и гибкие, будто предназначались для выступления в такой манере. Возможно, она действительно этому училась. Жизнь изгоев не была похожа на жизнь всех остальных: они выполняли работу, считавшуюся непрестижной для тех, кто входил в систему классов.

Танец наверняка попадал в эту категорию. Особенно тот, что исполняла девушка.

Я наблюдала за ней несколько долгих минут, восхищаясь свободой, которая у нее была на этой сцене. Дочери торговца никогда бы не разрешили зарабатывать на жизнь подобными выступлениями.

— Рад, что ты решила прийти, — произнес за спиной низкий голос, прервав мои размышления.

Я повернулась, смущенная тем, что меня застали разглядывающей танцовщиц.