Книга Танго ненависти - Эрнест Пепин

Другая сила распяла его на кресте ночи. Он закружился в водовороте беспокойного одиночества. В какой-то момент он провалился в яму отупения. Потом поднялся на поверхность, выблевывая осколки прошлого. Кинолента крутилась в полном беспорядке, то разрываясь, то вновь склеиваясь, опустошая его с невероятной силой.

Двор лицея, который они пересекают рука об руку. Ужин в районе Центрального рынка. Первая попытка слияния тел и его безумная вольтижировка. Подаренный глиняный ключик. Кавалькада любовных приключений. Она исчезла. Он искал ее в складках города. Он нашел ее. Воссоединенные, поющие. Беременность. Вот они женятся, скрываясь, как преступники. Первая квартира. Первый автомобиль, прозванный «В поте лица». Путешествия. Друзья. Возвращение в родные края (ее края), которое захватило ее, переварило и возвратило заключенную в оболочку грязной злобы. Крики. Скандалы. Отлучки. Предательства. Разрывы. Раненые ночи. Дни без прощения. Недели лая. Такие милые дети! Месяцы, опрокидывающиеся в сточную канаву лет. Такие милые дети, они стоят плечом к плечу, поддерживая друг друга. Молчащее радио… Беспорядок. Сочувствующие соседи. Сочувствующие и беспокоящиеся из-за этой четы — искореженной, кособокой, горбатой. Беспомощные родители. Они кричат, раздирая горло. Что же такое творится? Можно не отвечать. Осталось лишь два разъяренных буйвола в саванне, охваченной огнем, они сражаются, сцепившись рогами. Они ошалели. Потеряли голову. Они ревут что есть силы, никогда не зализывая раны. Никогда не побеждая. Уже позабыв, из-за чего они сцепились. Они причиняют боль, и этого достаточно! Вот уже тысячу лет! И по прошествии тысячи лет!

И вот однажды его родная страна постучала в двери их бедствия. Ему предложили интересную должность, увлекательную работу. Она не могла понять. Она презирала его и даже убедила себя: единственное, на что он годится, — это отравлять молоко ее существования. Увлекательная работа? Но почему для него? И ее яростный ответ.

Ответ пришел в форме письма, переданного в аэропорту, куда он отправился ее встречать. Письма, переданного подругой семьи.

— Как, а где Ника?

— Она не приехала.

— Ты ее видела?

— Да, видела. Она попросила меня передать тебе это.

Его глаза перечитывали это до тех пор, пока не начали слезиться.

«Я отказываюсь приезжать. Я уже достаточно настрадалась по твоей вине. Ты полагаешь, что можешь уничтожить меня. Но я пока еще жива. Я прошу развода. Не стоит меня искать, я переехала».

Он провалился в дыру. В странную дыру без дна. В бездну. В бездну, не имеющую названия. Бо-бо, мамочка, бо-бо! Бо-бо, жизнь, бо-бо! Дыра бо-бо! Ветер развеял все его иллюзии. Это не сухие листья летят, это его крики. Он стал рыданием. Страданием. Все перестало существовать. Где она? Где она спрятала свое тело? Я ей прощу все! Даже любовника, возможно. Черт с ним! Она уже заплатила. Лишь бы она вернулась!

Его тело разбилось вдребезги в глубинах этой дыры, а его разум подвергся разграблению. Нужно идти на работу. Вечером можно упасть на землю и плакать. Днем следует держаться прямо, сжав зубы. Сердобольная женщина убаюкивала его стенания. Она так старалась, убаюкивая его стенания. Он не слышал ее. Он не видел ее. Он не чувствовал помощи, что предлагали ее руки. Немощный, да! Импотент, да! Он утратил все пять чувств. Женщина-скорая-помощь пыталась завести его, как старый будильник. Но он больше не мог показывать время. Полдень, полночь, все едино. Женщина-скорая-помощь говорила ему, что в сутках двадцать четыре часа и что солнце восходит по утрам. Он отвечал, что без жены для него всегда ночь, а ночь без нее становится могилой. Но часы все же шли. Это проклятое солнце, как ни странно, вставало! Ему было наплевать! Все его чувства окрасились в цвет грязной посуды. Но надо работать, а вдруг она вернется. Когда она вернется?! Сколько дней, сколько ночей! Проклятье! Алло! Алло! Алло! Нет, не видели… Нет, не знаем! Но держись, старина! Все — убийцы! Он обвинял их в заговоре. Немые бабуины, наплевавшие на его несчастье. Все — убийцы! Он дойдет до президента Республики. Он дойдет до Международного суда в Гааге. Он дойдет до ООН. Он не шел никуда. Он тихо опускался на колени… Ниже, еще ниже, на все четыре лапы. Он ел с руки одиночества. Одна из ее подруг объяснила ему, что для Ники это был прекрасный повод! Повод — вот чего она ждала уже тысячу лет и по прошествии тысячи лет смена острова показалась ей поводом! Повод! Абель больше не двигался, больше не звал. Забившись в угол, он ждал знака. Возможно, она выпустит в небо несколько колечек табачного дыма. С ней все возможно. Но неба больше не было. Небо упало. Как обычный перезревший плод. Он нанизывал дни и слезы на одну нить, сплетая ошейник. Ошейник для пса без хозяина. Пса без будки. Пса без миски и без прогулок. Его одолели блохи раскаяния. Он никогда не тревожил свое сердце, и вот теперь он кусает хвост собственной гордости.

Он судит себя. Невиновен! Невиновен, господин судья, я всего лишь любил ее. Но почему тогда вы изменяли ей? Я никогда не умел жить по-другому, господин судья, но это не означает, что я не любил ее. Так было со стародавних времен, господин судья! С рождения дьявола, с начала рабства, даже до появления рабства! Я никогда не мог иначе… Обвиняемый издевается над судом! Он продемонстрировал всю глубину своего цинизма и легкомыслия. Вы нарушили верность. Вер-ность! Вы знаете такое слово? Господин судья, я самый верный муж из всех наивернейших мужей, но брак — это не тюрьма! Я могу отдать за нее жизнь, но… Обвиняемый, вы идиот! Сумасшедший и отвратительный! Вы приговариваетесь к тому, чтобы встретиться с ней и испытывать ее ненависть до конца ваших дней. Ее ненависть будет тяжелее покаянной молитвы. Дольше вечности. Более страстной, чем любовь. Страшнее, чем десять казней египетских. Ее ненависть приведет вас в газовую камеру. Ее ненависть сошьет штандарт из вашей кожи. Ее ненависть разъест ваше тело, как проказа. Она станцует на вашем сердце. Она станет полуденным солнцем, плавящим ваши мозги. Гвоздем… колом… невыкорчевываемым баобабом… Спасибо, господин судья. А она? Кто будет судить ее? Мы собрались здесь, чтобы судить вас, и никого более. Вы имеете дерзость обвинять ее? Я не обвиняю… Я лишь пытаюсь понять… Понять что? Ненависть, господин судья! Ведь я сеял только любовь. Нет, месье, вы ее растранжиривали! Человек, который транжирит воду в пустыне, — преступник! Я вас уверяю, господин судья, что я всего лишь хотел дать напиться каждой песчинке, изнывающей от засухи. Достаточно! Уведите обвиняемого!

Три долгих месяца время преследовало и казнило его. Он изматывал время ночными попойками, окружая себя толпой случайных друзей, он изматывал время, разжигая угли лживой любви. Однажды он даже отправился в сомнительный квартал, источавший грязный запах manawa[15], торговавших своим золотистым треугольником. Время мстило ему, изматывая угрызениями совести, когда он продолжал упиваться горечью пошлых радостей. Единственным его настоящим другом стала красная рыбка, кружившая в аквариуме. Он взял ее из сострадания, менял ей воду с самоотверженностью виновного, кормил ее крошками, как собственного двойника. Друг по несчастью в ограниченном пространстве аквариума, совершающий неистовые и беспорядочные движения. Так он научился любить животных.