Книга Жена немецкого офицера - Сюзан Дворкин

Деннеры жили в бальном зале, таком большом, что и думать в нем было странно о разделении на меньшие пространства. Когда-то там танцевали под барочную музыку люди с «фон» перед фамилиями. Окна там были огромные, от пола и до потолка, пол – деревянный, словно бесконечный. Смотреть было больно на то, как девочки натирают этот паркет.

«Кто придет на бал? – спросила я, наблюдая, как старательно они трут. – Габсбургов свергли. Бурбонов нет».

«Папа хочет, чтобы мы помогали поддерживать былую красу нашей страны», – буркнула Кристль.

У обеих сестер было по щенку с русским именем в память фрау Деннер: она родилась в Беларуси. Щенок Эльзы был послушный и спал у нее на коленях. Щенок Кристль везде высматривал голубей, прыгал на руки гостям и сходил с ума от счастья. Собаки были под стать хозяйкам. Эльза была спокойной, а для Кристль жизнь была вечным приключением.

Кристль училась на курсах предпринимательства, но ей не хватало сосредоточенности. Она ничего не понимала в бухгалтерии и не могла написать «правильное» письмо. Я сидела рядом, пока она продиралась сквозь домашнюю работу, и гуляла с ней и ее собакой во дворе дома. Очень скоро Кристль стала обращаться ко мне со всеми своими подростковыми проблемами. Кристль была высокой и очень живой. Волосы у нее были светло-каштановые, а глаза – почти фиолетовые, и ее буквально осаждали молодые люди. Ухажеры стояли под окнами и пели серенады, провожали ее до дома, присылали букеты и угощения для щенка. Юноши были готовы ради нее на все.

Когда мне было двадцать три, а ей пятнадцать, Кристль влюбилась. Ее избранника звали Ганс Беран.

Все звали его Берчи.

«Он немного глуповат, – говорил о нем господин Деннер, – но хоть не разбрасывается деньгами, как остальная молодежь». Берчи страшно изводил Кристль. Сначала он с ума по ней сходил, а потом застеснялся, когда она наконец прониклась к нему теплыми чувствами. Затем он решил, что Кристль для него слишком красива и что он не вынесет ревности, ведь она нравилась не только ему. Потом он неожиданно звонил очень поздно ночью и сообщал, что жить без нее не может, и она обязана встретиться с ним в кафе «Моцарт» и выслушать, как он ее обожает.

Стоило мне оказаться на пороге их дома, как запыхавшаяся Кристль приветствовала меня диким шепотом: «Мне нужно с тобой поговорить – наедине!» Затем Кристль уводила меня в темный коридор и рассказывала, какую глупость Берчи сделал на этот раз, и что нужно написать ему письмо, и что без моей помощи ей с этим никак не справиться.

«Ну пожалуйста, Эдит! Если ты напишешь, все будет идеально. Пожалуйста!»

Как я могла ей отказать? Я ни в чем не могла отказать младшим сестрам, ни своим, ни чужим.

Когда Кристль закончила школу предпринимательства, отец устроил праздник. Он нанял лодку и пригласил гостей на ночной круиз по Дунаю. В конце вечеринки официант принес мне букет красных роз. Карточки в нем не было, и я понятия не имела, кто же его прислал.

Однако моя мама, которая ждала меня в гостиной, нашивая на мою новую желтую блузку птичек, сразу все поняла.

«Это от господина Деннера, – объяснила она. – Потому что ты стала для его дочерей второй матерью, ты была к ним добра и внимательна.

Как видишь, Эдит, ты просто обязана стать матерью. У тебя к этому настоящий талант», – улыбнулась мама.

Нацисты орали, что канцлер фон Шушниг намерен возродить Габсбургскую монархию, а в таком случае Германия будет обязана ввести в Австрию войска и силой положить конец этому плану. Это была прямая угроза.

Какое-то время канцлеру удавалось давать отпор этим обвинениям, но вскоре он увидел, что сопротивляться бесполезно и помогать ему никто не собирается. 11 марта 1938 года мы с Пепи, держась за руки и опираясь друг на друга, гуляли по рабочему району – одинокая теплая колонна любви в холодной, темной ночи. Кто-то высунулся из окна и крикнул, что фон Шушниг подал в отставку.

Стояла полная тишина.

Пепи меня обнял. Я прошептала ему в шею: «Нужно уезжать».

«Нет, нужно просто подождать», – ответил он.

«Нет, нет, нужно уезжать как можно скорее», – сказала я, прижимаясь к нему.

«Не поддавайся панике. Вполне вероятно, что через неделю все это закончится».

«Мне страшно…»

«Ничего не бойся. Я здесь, рядом. Я люблю тебя. Ты моя. Я всегда буду о тебе заботиться».

Он так страстно поцеловал меня, что тело мое стало горячим и очень легким. Какая разница, что политики исчезают, что страны готовятся к войне? У меня был Пепи, мой гений, скала, заменившая мне отца.

На следующий день родители моей мамы праздновали золотую свадьбу. Вся семья должна была собраться на праздник в Штокерау. Мы уже приготовили подарки, торт, вино и тосты.

Однако отправиться в эту поездку нам было не суждено, потому что в тот день в Австрию вошли немецкие войска. В воздухе реяли флаги. Играли марши. Нацистская радиостанция – ставшая единственной радиостанцией – праздновала победу. Тысячи наших друзей, знакомых, соседей и соотечественников вышли на улицы, чтобы радостными криками поприветствовать вермахт.

10 апреля 1938 года более 90 % австрийцев проголосовали «за» объединение с Германией.

Один мой знакомый социалист, отца которого убили нацисты, решил организовать протесты против Аншлюса и предложил мне уйти в подполье. Он сказал, что я смогу жить под другим именем и передавать необходимые сообщения.

Тогда я впервые поняла, а чем смысл гражданского активизма.

«Да, – сказала я, пожимая ему руку. – Я в деле».

Но Пепи был против. Он сказал, что безответственно было бы даже думать об этом, ведь я теперь отвечаю за мать и младших сестер. Что будет с ними, если меня арестуют?

Я сказала тому социалисту, что ему придется работать без меня. Я была хорошей девочкой и делала так, как скажет Пепи Розенфельд.

В западне

Практически первым делом нацисты раздали христианам Австрии около 100000 бесплатных радио. Где они их взяли? У нас, конечно. Сразу после Аншлюса евреев обязали сдать все печатные машинки и радио. Идея была в том, что, лишив нас связи с окружающим миром, нами будет гораздо проще манипулировать: в изоляции людей легче запугать. Очень разумно. Это сработало.

Заниматься уничтожением венских евреев нацисты назначили Адольфа Эйхмана. Его метод в дальнейшем использовался для того, чтобы сделать и весь остальной рейх Judenrein, «свободным от евреев». По сути, он заставил нас очень дорого платить за возможность уехать. Богачи обязаны были отказаться от ценного имущества. Для обычных людей цена билета была столь высока, что многим семьям приходилось выбирать, кто из их детей уедет, а кто останется.

По улицам разъезжали грузовики, полные головорезов в коричневых рубашках. Они гудели, проезжая мимо симпатичных девушек, размахивали оружием и гордо выставляли напоказ нарукавные повязки со свастикой. Если им хотелось, они могли совершенно безнаказанно избить человека или даже забрать его с собой. Сопротивляющихся убивали или отвозили в Дахау, Бухенвальд и другие концентрационные лагеря. (Помните, что тогда концентрационные лагеря были просто тюрьмами для противников нацистского режима. Там сидели, например, фон Шушниг и Бруно Беттельгейм. Да, узников принуждали к тяжелому труду, условия там были ужасные, но все же из таких лагерей нередко возвращались. Слово «концлагерь» стало означать адскую жестокость и почти неизбежную смерть только в 1940-х. До этого никто и представить не мог, что когда-то будут существовать лагеря смерти, такие, как Аушвиц).