Книга Заговор Европы - Василий Галин

литическую карту Европы в дикий вид, а поэтому мир невозможно обеспечить на базе вечного сохранения версальского статус-кво121. Сам Гитлер не скрывал своих намерений и уже в 1930 г. открыто заявлял, что, придя к власти, он и его сторонники «разорвут Версальский договор на части»122.

Единственным защитником Версаля неожиданно выступил Литвинов. С трибуны Лиги Наций он посвятил саарской проблеме целую речь. Литвинов объяснял Кремлю свое решение тем, что: «Саарская победа может настолько ударить в голову Гитлеру, что он станет более требовательным, чем раньше. Мы тоже не остаемся пассивными и принимаем все меры для противодействия германской агитации»123. Литвинов оказался прав, спустя месяц Германия отказалась от статей Версальского договора, ограничивающих ее вооружение.

В марте 1935 г. Геринг официально объявил о наличии у Германии военно-воздушных сил, запрещенных Версальским договором. Спустя несколько дней Гитлер заявил в введении всеобщей воинской повинности. По словам У Манчестера, «это был конец Версальского договора. Гитлер его похоронил и уже читал некролог… Рейхсвер стал называться по-новому — вермахт. Люфтваффе сняло свой покров к ужасу Европы. Военное ведомство теперь снова стало всем известно, как Генеральный штаб, а морское ведомство… превратилось в военно-морской флот. Новые названия звучали внушительно и были популярны — Гитлер… затронул верную струну». В то воскресенье был День памяти героев Германии, по которому была устроена официальная церемония. У Ширер вспоминал: «Я пошел на церемонию… и стал свидетелем сцены, которую Германия не помнит с 1914 года. Весь… этаж был, заполнен светло-серым морем военных мундиров и остроконечных шлемов старой императорской армии вперемешку с военной формой новой армии… церемония стала триумфальным празднованием кончины Версальского договора и

рождения регулярной германской армии. Генералы, и это видно по их лицам, были чрезвычайно довольны»124.

Как пишет И. Фест: «Хотя британское правительство выступило с серьезным протестом, оно в той же ноте запрашивало, не хочет ли еще Гитлер принять министра иностранных дел. Для немецкой стороны это было «сенсацией в нужном направлении», как заметил один из участников событий»125. «Франция и Италия были опять готовы применить более решительные меры и собрали… конференцию трех держав в Стрезе… Муссолини настаивал на том, чтобы остановить дальнейшие поползновения Германии, но представители Великобритании с самого начала дали понять, что их страна не собирается применять санкции»126.

По мнению А. Уткина, «это был конец попыток контроля над военным развитием Германии»127. Теперь политика умиротворения получала новое содержание. Уступать Германии было уже нечего, умиротворение стало возможно осуществлять только за счет территорий в Европе128. У Додд в те дни отмечал: «Почти все американцы считают, что Германия идет к войне»119. Аналогичного мнения был очевидно и британский посол Фиппс, который писал американскому послу в Париже, что «считает Гитлера фанатиком, который успокоится, разве что добившись господства над Европой». В разговоре со своим американским коллегой в Берлине он утверждал, что Германия не начнет войну ранее 1938 года, но что «война — это ее цель»130.

Аналогичного мнения очевидно были и руководители СССР, Франции и Чехословакии, подписавшие в мае 1935 г. пакт о взаимопомощи. Пакт предусматривал помощь трех стран друг другу в случае, если одна из сторон столкнется с чьей-либо агрессией. Помощь Советского Союза Чехословакии, по инициативе последней, обуславливалась тем, что первой помощь окажет Франция. При этом конкретные формы взаимной помощи не оговаривались.

Пакт вел к усилению позиции Франции и СССР в Европе. Не зря он сразу же вызвал неприятие со стороны остальных европейских стран. Так, норвежский министр иностранных дел Кут обрабатывал полпреда СССР Якубовича: нельзя доверять французской политике военных союзов, порождающей напряженное состояние во всех странах мира. Французы просто не способны ни к чему другому из-за своей ограниченности и узости национального духа151. Лондон же больше интересовала реакция Берлина на франко-советский договор132.

В этот момент Гитлер решил в очёредной раз успокоить «мировое сообщество». 21 мая он выступил с одной из своих самых миролюбивых речей: «Кровь, лившаяся на европейском континенте в течение трех последних столетий, не привела к каким бы то ни было национальным изменениям. В конце концов, Франция осталась Францией, Польша Польшей, а Италия Италией». Войны в Европе, таким образом, бессмысленны: «Война не избавит Европу от страданий. В любой войне погибает цвет нации… Германии нужен мир, она жаждет мира!» А с точки зрения идеологии нацизма территориальные захваты бессмысленны вдвойне: «Наша расовая теория считает любую войну, направленную на покорение другого народа или господство над ним, затеей, которая рано или поздно приводит к ослаблению победителя изнутри и в конечном счете — к его поражению… Германия торжественно признает границы Франции, установленные после плебисцита в Сааре, и гарантирует их соблюдение… мы отказываемся от наших притязаний на Эльзас и Лотарингию — земли, из-за которых между нами велись две великие войны… Забыв прошлое, Германия заключила пакт о ненападении с Польшей. Мы будем соблюдать его неукоснительно. Мы считаем Польшу родиной великого народа с высоким национальным самосознанием»155.

У Додд замечал по поводу этой речи: «Англичане, видимо, поверили обещаниям фюрера. Если и дальше так пойдет, то в ближайшие полгода не будет заключено действительного соглашения о разоружении, и Германия успеет лучше, чем теперь, подготовиться к нападению, как это имело место и в 1914 году»134. Лондон не только «поверил»… но и в июне, в ответ на франко-советский пакт, заключил с Берлином свое соглашение, тем самым по словам Папена: «Великобритания первой признала гитлеровский режим де-факто, заключив с ним военно-морское соглашение, которое находилось в прямом противоречии с Версальским договором»135.

Днем подписания пакта, отмечает И. Фест, избрали 18 июня, день, когда 120 лет тому назад англичане и пруссаки разбили французов у Ватерлоо136. «Невел ревю» — орган британских ВМС писал по поводу пакта: «Хотя Франция и будет опасаться германо-английского договора, ей придется осознать, «что у Англии нет постоянных друзей, а есть лишь постоянные интересы»137. «Именно этим интересам, — отмечал И. Фест, как полагали, отвечало бы признание британских претензий на господство на морях со стороны такой великой державы, как Германия, тем более на столь умеренных условиях, которые выдвинул Гитлер. Эра Версаля, которая значила так много для Франции, отошла в любом случае в прошлое и, как говорилось в докладной записке Форин оффис от 21 марта 1934 года, «если уж проводить похороны, то лучше сейчас, пока Гитлер настроен оплатить услуги похоронной конторы»»138.

В это время У. Черчилль, впервые за несколько лет, задумался о необходимости пробиться в правительство. «Растущая германская угроза вызвала у меня желание участвовать в работе нашей военной машины. Я теперь знал абсолютно определенно, что ждет нас впереди»139. У. Додд в то время записывал: «Немцы отмечают воскресные дни муштрой и военными учениями. Однако Гитлер постоянно твердит, что он не допустит войны. Возможно, кое-кого из этих бедняг страшит опасность общеевропейского конфликта, однако большинство из них уверено, что война возвышает немецкий характер. Война для них — единственный путь служения родине»140. Мнение американского посла: «если Гитлер останется у власти еще лет пять, вероятно, будет война»ш. В конце года У Додд отмечал: «Все военные и военно-морские специалисты здесь сообщают, что перевооружение Германии происходит исключительно быстро. Немцы создают величайшую в мире военную машину» и в это время «Англия и Франция предприняли шаг, который грозит расколоть Лигу»142. На этот раз вопрос касался Италии.