Книга Холотропное дыхание. Новый подход к самоисследованию и терапии - Кристина Гроф

Терапевты тратят массу усилий, стараясь определить, какая интерпретация больше всего подходит в данной ситуации, и какой момент подходит для этой интерпретации. Считается, что даже интерпретация, которая «правильна» с точки зрения содержания, может быть бесполезной или вредной для клиента, если предлагается преждевременно, до того, как клиент будет к ней готов. Серьезный недостаток этого подхода к психотерапии заключается в том, что отдельные терапевты, в особенности, принадлежащие к различным школам, будут приписывать очень разное значение одному и тому же психологическому проявлению или событию и предлагать для него неодинаковые и даже противоречащие друг другу интерпретации.

Это можно проиллюстрировать забавным примером из психоаналитического обучения одного из нас. Как начинающий психиатр, Стен проходил учебный анализ у старейшины чехословацкого психоанализа и президента Чехословацкой Психоаналитической Ассоциации д-ра Теодора Досужкова. Доктору Досужкову было под семьдесят, и все молодые психиатры, проходившие у него анализ знали, что у него есть склонность время от времени впадать в дремоту во время сеансов. Эта привычка д-ра Досужкова была мишенью шуток его студентов. Помимо индивидуальных сеансов учебного психоанализа, д-р Досужков также проводил семинары, на которых его студенты делились обзорами книг и статей, обсуждали истории болезни и могли задавать вопросы о теории и практике психоанализа. На одном из таких семинаров участник задал «чисто теоретический вопрос: «Что происходит, если во время анализа психоаналитик засыпает? Продолжается ли терапия, если клиент продолжает свободно ассоциировать, или процесс прерывается? Следует ли возвращать клиенту плату за это время, поскольку деньги играют такую важную роль в фрейдовском психоанализе?»

Доктор Досужков не мог отрицать, что во время психоаналитических сеансов возможна подобная ситуация. Он знал, что слушателям известна его слабость, и должен был дать ответ. «Это может случаться, – сказал он. – Порой бываешь усталым и сонливым – ты плохо спал предыдущей ночью, выздоравливаешь от гриппа или физически измотан. Но при длительной практике развивается своего рода “шестое чувство – ты засыпаешь только когда выявляющийся материал не имеет отношения к делу. Как только клиент говорит что-нибудь действительно важное, ты сразу просыпаешься!»

Доктор Досужков также был большим поклонником И. П. Павлова – русского физиолога, лауреата Нобелевской премии, который выводил свои знания о мозге из экспериментов с собаками. Павлов много писал о торможении коры мозга, происходящем во время сна или гипноза; он указывал, что в заторможенной коре иногда может сохраняться бодрствующий «сторожевой пункт». Его излюбленным примером была мать, которая может спать при сильном шуме, но сразу просыпается, когда заплачет ее ребенок. «Это как в ситуации с матерью, о которой писал Павлов, – объяснил д-р Досужков. – При достаточном опыте вы будете способны поддерживать связь со своим клиентом даже когда засыпаете».

Объяснение д-ра Досужкова было явно неудовлетворительным. То, что терапевт считает важным в рассказе клиента, отражает его подготовку и личные пристрастия. Работай Стэн не с фрейдовским аналитиком, а с терапевтом, принадлежащим к школе Адлера, Рейха или Юнга, они просыпались бы в разные моменты его сеанса, когда по их мнению, рассказ Стэна выявлял бы нечто «относящееся к делу». Из-за огромных концептуальных различий между школами глубинной психологии естественно возникает вопрос о том, у какой из них имеется более правильное понимание человеческой психики в здоровье и болезни.

Если бы было верно, что правильные и своевременные интерпретации – это важный фактор в психотерапии, то должны были бы наблюдаться значительные различия в успешности терапии, достигаемой разными школами. Их терапевтические результаты можно было бы отобразить в виде кривой Гаусса: терапевты, принадлежащие к школе с самым правильным пониманием психики и, следовательно, с самыми подходящими интерпретациями, имели бы самые лучшие результаты, а принадлежащие к ориентациям с менее правильными концептуальными схемами, попадали бы на нисходящие ветви кривой.

Насколько нам известно, нет никаких научных исследований, показывающих явное превосходство каких-либо одних школ психотерапии над другими. Во всяком случае, различия можно обнаружить внутри школ, а не между ними. В каждой школе есть лучшие и худшие терапевты. И очень может быть, что терапевтические результаты имеют очень малое отношение к тому, что терапевты считают важным в своей работе – к точности и своевременности интерпретаций, правильному анализу переноса и другим конкретным действиям. Успешность терапии, вероятно, зависит от факторов, которые мало связаны с интеллектуальным блеском и трудно поддаются научному описанию – как, например, «качество человеческой встречи» между терапевтами и клиентами или чувства клиентов, что их безусловно принимает другой человек – нередко, в первый раз в их жизни.

Отсутствие общепринятой теории психотерапии и основ согласия в отношении терапевтической практики очень огорчительно. При таких обстоятельствах клиент, страдающий от эмоционального или психосоматического расстройства, может выбирать школу терапии путем подбрасывания монеты. Все школы имеют разные объяснения проблемы, с которой он или она приходит на терапию, и разные техники, предлагаемые в качестве лучших методов ее преодоления. Сходным образом, когда начинающий терапевт выбирает ту или иную школу для обучения, этот выбор больше говорит о его личных особенностях, нежели о ценности школы.

Интересно видеть, как терапия, использующая холотропные состояния сознания, может помочь нам избежать вышеописанных дилемм. Альтернатива, которую дает эта работа, действительно подтверждает некоторые идеи относительно терапевтического процесса, впервые высказанные К. Г. Юнгом. Согласно Юнгу, невозможно достичь интеллектуального понимания психики и выводить из него метод для использования в психотерапии. Как он понимал в свои поздние годы, психика не является продуктом мозга и не содержится в черепе; это творческое и порождающее начало космоса (anima mundi). Оно пронизывает все бытие, и индивидуальная психика каждого из нас выделяется из этой бездонной космической матрицы. Интеллект – это частичная функция психики, способная помогать нам ориентироваться в повседневных ситуациях. Однако он не способен понимать психику и манипулировать ею.

В романе Виктора Гюго «Униженные и оскорбленные» есть чудесный отрывок: «Есть одно зрелище, более величественное, чем море – это небо; есть одно зрелище, более величественное, чем небо – это внутренняя суть души». Юнг осознавал тот факт, что психика представляет собой великую тайну и подходил к ней с огромным уважением. Ему было ясно, что психика является бесконечно творческой, и ее нельзя описать набором формул, которые затем можно использовать для коррекции психологических процессов клиентов. Он предлагал альтернативную стратегию терапии, которая значительно отличалась от использования интеллектуальных построений и внешних вм еш ательств.

Согласно Юнгу, дело психотерапевта – создавать поддерживающую среду, в которой может происходить психодуховное преобразование; это вместилище можно сравнить с герметическим сосудом, делающим возможными алхимические процессы. Следующий шаг состоит в том, чтобы предложить метод, опосредующий контакт между сознательным эго и более высоким аспектом клиента – Самостью. Одним из инструментов, которые Юнг использовал для этой цели, было активное воображение – продолжение сновидения в кабинете аналитика (Jung 1961, Franz 1997). Коммуникация между эго и самостью происходит, главным образом, посредством символического языка. В такого рода работе исцеление – это не результат блестящих догадок и интерпретаций терапевта; терапевтический процесс направляется Самостью изнутри.