Книга Слуховая трубка - Леонора Каррингтон

Ничего вычурного, никаких длинных слов. Но это просто пример, как я буду добиваться чего-то более романтического.

Вот такие мысли текли у меня в голове, словно песок сквозь сито, а я между тем продолжала собираться. Работа потребовала много времени, однако спать не хотелось — слишком я была увлечена своим делом.

Сон и бодрствование теперь не так разнятся, как бывало, и я их, случается, путаю. Память моя набита всякой всячиной — пусть даже и не в хронологическом порядке — под завязку, и я горжусь своей замечательной способностью к разнообразным воспоминаниям.

Кошки попели на луну немножко На морском берегу лишь серебряная ложка…

Стихотворный образ остался незавершенным, потому что я все-таки, видимо, заснула.

Санта-Бригада — дальняя южная окраина города. Теперь бывшая индейско-испанская деревня была связана со столицей цепочкой бензоколонок и фабрик. Дома где-то глинобитные, где-то добротные каменные, узкие улицы замощены грубо, по сторонам их окаймляют деревья и высокие стены, за которыми скрываются парки и колониальные особняки. Район мог бы привлекать своим очарованием, если бы в сырые дни здесь так не пахло бумажной фабрикой «Гомез и компания». Стоило упасть капле дождя, и все вокруг окутывала невыносимая вонь.

Последний дом на улице Альбаака и был тем самым заведением. Он нисколько не походил на то, что воображали мы с Кармеллой. Стены, ограждающих) территорию, разумеется, стояли, но все остальное выглядело совершенно иначе. Снаружи ничего не было видно, кроме этих увитых свинчаткой и плющом стен. Вход представлял собой массивный пласт дерева, украшенный металлическими шишками, которые когда-то были, наверное, чьими-то головами. Шишки настолько стерлись, что стали почти плоскими. Над стенами ограды возвышалась башня. Строение больше походило на средневековый замок, чем на больницу или тюрьму, которые я себе представляла.

Впустившая нас дама так разительно не соответствовала выдуманному мною образу хозяйки заведения, что я не могла отвести от нее глаз. Она была лет на десять моложе меня и вышла к нам во фланелевых пижамных брюках, мужском смокинге и сером свитере с высоким воротом. У нее сохранилось изрядное количество волос, которые выбивались из-под морской фуражки с кокардой и словами «Корабль Его Величества Дюймовочки». Она казалась чем-то очень взволнованной и трещала без умолку. Галаад и Мюриель время от времени пытались что-то сказать, но она им и слова не давала вставить.

Первое впечатление не бывает ясным; могу сказать одно: там было несколько дворов, крытых галерей, неработающих фонтанов с протухшей водой, деревья, кусты, лужайки. Главное здание в самом деле представляло собой замок, окруженный павильонами самых нелепых форм, — какими-то ведьминскими обиталищами в виде поганок, швейцарских шале и железнодорожных вагонов. Плюс парочка обыкновенных бунгало, строение, напоминающее сапог, и домик, похожий на египетскую мумию-переростка. Все казалось мне настолько странным, что я поначалу не верила своим глазам. Наш гид продолжала говорить, вроде бы что-то объясняла мне, не обращая никакого внимания на Мюриель и Галаада. Я читала на их лицах удивление, но они взяли на себя труд захватить с собой мой чемодан, и это удерживало их от того, чтобы передумать и увезти меня назад.

Мы долго-долго шли и наконец оказались у одиноко стоявшей посреди огорода башни. Это была не башня главного здания — другая: оштукатуренная, высотой не больше трех этажей. Она определенно напоминала маяк, чего трудно ждать от расположенного в саду строения. Гид открыла дверь и, проговорив с четверть часа, впустила нас внутрь. Я поняла, что в этом удивительном месте мне предстояло жить. Из нормальной мебели здесь стояло только плетеное кресло и стол. Все остальное было нарисовано. То есть нарисовано на стенах, хотя по-настоящему этой мебели не существовало. Сделано так умело, что я поначалу купилась и принялась открывать нарисованный шкаф и книжную полку, где стояли томики с названиями на корешках. В открытое окно дул ветерок, и от него трепетала занавеска, точнее, она бы трепетала, если бы была настоящей. Рядом была нарисованная дверь и полка со всякими безделушками. Эта одномерная мебель производила до странности угнетающее впечатление, словно боль от тычка носом в стеклянную створку.

Вскоре Мюриель и Галаад уехали, но сопровождающая осталась и тараторила, как ненормальная. Мне стало интересно, понимала ли она, что я ни слова не слышу. Хотя мне все равно бы не удалось установить контакт — вклиниться в поток ее речи было нереально, даже если бы я говорила громко и решительно. В итоге я оставила ее упражняться в красноречии наедине с собой и поднялась исследовать другие помещения башни. Я обнаружила комнату с настоящим окном, кроватью и гардеробом. Стены здесь были без рисунков. Лестница в углу вела к потолочному люку, но эту часть башни я решила изучить в следующий раз, поскольку успела наскакаться и выбиться из сил.

Я сделала двадцать пять походов вверх-вниз, полностью разобрала чемодан, а моя провожатая все говорила и говорила, и я решила рискнуть воспользоваться слуховой трубкой. Ванная находилась на первом этаже и представляла собой отличное место для испытания здешней акустики.

— Разница невелика, поскольку из-за уток его все равно сюда не пускают. Он прислал мне изумительное, длинное письмо. Вам обязательно следует прочитать, как он десять километров преследовал шакала. Скоро время чая, а доктор Гэмбит требует, чтобы мы собирались до того, как ударит колокол. Что касается времени, доктор Гэмбит совершенно неразумный человек, поэтому нам лучше поспешить. Лично я считаю, что время совершенно неважно, и когда вспоминаю об осенних листьях, снеге, весне, лете, птичках и пчелках, только укрепляюсь в этом мнении, но многие придают часам слишком большое значение. Я верю во вдохновение. Вдохновенный разговор между двумя людьми, в отношениях которых установилась некая таинственная близость, способен принести больше радости, чем самые дорогие часы. К сожалению, вдохновенных людей очень мало, так что приходится черпать энергию из собственного источника жизненного пламени, а это, как понимаете, сильно изматывает. Приходится трудиться день и ночь, даже если болят все кости и кружится голова и никто не понимает, какую я веду смертельную борьбу, чтобы удержаться на ногах и не растерять радость жизни в то время, как бешено колотится сердце и меня погоняют, как жалкое вьючное животное; я часто ощущаю себя трагически не понятой Жанной д’Арк, вокруг которой вьются кардиналы и епископы мучают ее агонизирующий рассудок ненужными вопросами. Невольно чувствуешь глубокую близость с Жанной д’Арк, и мне часто кажется, что меня сжигают на костре просто потому, что я не похожа на других, потому что никогда не соглашалась отказаться от живущей во мне непонятной восхитительной силы, которая начинает проявляться, если я мирно беседую с таким же вдохновенным человеком, как сама.

Я сделала несколько неудачных попыток сообщить ей, что полностью согласна с ее философией жизни. Еще хотела спросить, возможно ли принести на чай слуховую трубку и не вызвать тем самым слишком много вопросов, но не смогла: стояла перед ней, безнадежно открывала и закрывала рот, а она все говорила и говорила. Еще я начинала тревожиться по поводу доктора Гэмбита, который сердится, если кто-то опаздывает на чай, но моя новая знакомая не проявляла желания сдвинуться с места и загораживала единственный выход. Я понимала: мы вообще не попадем на чай, если немедленно не тронемся в путь. Это было бы неприятно. Если здесь ограничиваются ранним чаем с плотной закуской и обходятся без ужина, мне придется голодать до завтрака.