Книга «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков

– Как же так?! – возмущался Володя. – Вы сами работаете теперь на большом заводе – помогаете фронту. Вы же сами все время говорили, что каждый гражданин…

– А ты еще не гражданин, – прервала его мама, – у тебя даже паспорта еще нет!

– Молоко на губах не обсохло! – крикнул отец.

Володя ни слова не сказал родителям о заявлении в военкомат, но от них нельзя было скрыть, что он вступил в противопожарную бригаду при домоуправлении. Надев брезентовый капюшон с прорезями для глаз и брезентовые рукавицы, учился орудовать баграми, топором и щипцами, которыми надо было подхватить зажигательную бомбу и сунуть ее в бочку с песком. Он и его сверстники много смеялись – в капюшонах они были похожи на инквизиторов или куклуксклановцев. С азартом рыли щели на пустыре, но в бомбежку никто не верил.

И вдруг в ночь на 22 июля, через месяц после начала войны, неземным воем завыли сирены и гудки паровозов над ночной Москвой. «Граждане, воздушная тревога!..» – трижды пророкотал бесстрастный голос в раструбах громкоговорителей. Володе не повезло – он не дежурил в ту ночь, но все равно улизнул от родителей – они заспешили в укрытие – и забрался на крышу. Как назло, немецкие самолеты летели мимо, западнее. Их совсем не было видно. Зато хорошо видны были гроздья ракет, пунктиры трассирующих. Мальчишки на крыше бесновались пуще, чем на футбольном матче, взбудораженные невиданной картиной бомбежки. Такого величественного и зловещего фейерверка они и в кино не видели. Было совсем не страшно, ребята жалели, что так и не удалось отличиться, и только на следующее утро, когда по Москве поползли слухи о человеческих жертвах, о пожаре на заводе, Володя устыдился и призадумался… И незаживающую царапину оставила в душе главная мысль: «Как же так? Говорили, будем бить врага на его территории, а тут эти „юнкерсы” Москву бомбят!..»

Уже столько раз перечерчивал Володя линию фронта в школьном атласе! За красной чертой оставалась вся Прибалтика, Белоруссия, плохо на Украине, под угрозой родная Одесса. И с каждым днем с возмущающей душу неотвратимостью враг приближался к Москве, и почти каждую ночь в одиннадцать часов раздавался над ней воющий гул «юнкерсов» и «хейнкелей».

В сентябре, к неописуемой радости Володи, в техникуме объявили, что учебы не будет и все курсы отправляются в подмосковный совхоз собирать урожай. Перед отъездом Володя долго ходил по Москве, прощался с ней. У столицы был боевой суровый вид. Как красноармеец на фронте, она надела маскировочный халат – Красная площадь, Кремль, Мавзолей были замаскированы, расписаны малярами с таким расчетом, чтобы фашистские летчики потеряли ориентировку и не обнаружили центра города. Театры на площади Свердлова, казалось, вывесили для просушки декорации какого-то провинциального городка для чеховского спектакля – на огромных полотнищах декораторы изобразили неведомые улочки, переулки и дома. Там, где в большие праздники Володя глазел на войска, принимавшие участие в военном параде, он вновь увидел пехоту, танки и пушки, но выглядели они совсем не парадно. И там, где текли, бывало, веселые и красочные потоки демонстрантов, без музыки, нестройно и невесело тянулась колонна ополченцев. Володе и в голову не приходило, что многим, очень многим из этих ополченцев и красноармейцев, спешивших на Западный фронт под Вязьму и Ельню, не суждено вернуться.

Володя шел мимо забитых тесом витрин на улице Горького, мимо белых стрел на стенах, указывавших дорогу в бомбоубежище, мимо отряда девушек-зенитчиц. Ему захотелось поесть – с утра не ел. Он побряцал мелочью в кармане и подошел к не слишком длинной очереди у ресторана «Метрополь».

– Кто крайний? Что тут дают? – спросил он.

– По тарелке манной каши, – ответил «крайний», похожий на профессора старичок. – Будете стоять? – Получив утвердительный ответ, старичок достал из-за уха чернильный карандаш и, помусолив конец, вывел на ладони Володи три цифры – 356. – Это номер вашей очереди, молодой человек! Если хотите уйти, то советую вернуться не позже чем через два часа, а то очередь пропустите.

В очереди какие-то парни немного старше Володи договаривались:

– Пива можно выпить в «Центральном» кинотеатре. Да на билеты не хватит…

– Пойдем лучше в Сандуновские бани – там бархатное пиво бывает. И в бассейне поплаваем!

И парни двинулись к баням, а старичок крикнул им вслед:

– Только не смойте номера, а то очередь пропадет!..

В совхозе Володе понравилось. Что из того, что вначале, дня два-три, все тело болело! Окрепли мускулы, зажили мозоли на руках. Быстро привык Володя к осеннему холоду и сырости. По утрам обливался ледяной водой из колодца. Пил вволю – не то что в Москве – молоко с теплым деревенским хлебом. Володя любил похвастать силой. И под проливным дождем ему удавалось накопать тринадцать мешков картошки – целую чертову дюжину! Его избрали бригадиром. Бригадир из него вышел, правда, неважный – уж больно он стеснялся девчат. Особенно избегал кокетливую и болтливую Майку, которая больше языком чесала, чем работала.

– Эй, бригадир! Пожар! Пожар! – закричала она однажды в поле.

– Где пожар? – испугался Володя, выронив мешок с картошкой.

– Здесь пожар! – Майка театрально прижимала руки к сердцу. – И все из-за тебя, Аполлон!

С легкой Майкиной руки девчата звали Володю Аполлоном не только потому, что знали о его греческой крови, а еще и потому, что он, по их твердому убеждению, походил фигурой и даже лицом на греческого бога. Не одна только бедовая Майка заглядывалась на Аполлона, но тот мучительно краснел в ответ на заигрывания и, точно герой производственного романа, упрямо переводил разговор на выполнение плана.

Что больше всего нравилось Володе в совхозе – так это жизнь в молодом веселом коллективе, дружба с ребятами, соперничество в поле с самыми известными силачами техникума, песни и разговоры в темноте до полуночи. Ребята лежали в большой избе, дурачились, рассказывали были и небылицы, мечтали вслух, и никакие Майки не отравляли Володе жизнь.

В начале октября Майка схватила воспаление легких. Когда ее увозили в Москву, она попросила позвать Аполлона и с глазу на глаз сказала ему:

– А ведь я правду говорила про пожар. Так и знай. На адресок – может, черкнешь.

И сунула ему бумажку со своим московским адресом.

Когда он вышел от Майки, девчата обступили Володю с расспросами.

– Бредит! – сказал он, отирая пот со лба.

И незаметно выбросил бумажку с адресом этой малохольной Майки.

Каждое утро и каждый вечер ребята слушали по радио в совхозной конторе последние известия. Каждый день радио рассказывало о подвигах пехотинцев, артиллеристов, лупивших немцев, летчиков, но фронт почему-то подходил все ближе и ближе к Москве. В начале октября наши войска оставили Орел.

Пятнадцатого октября, в последний день Володиной работы в совхозе, хмурые красноармейцы на станции говорили между собой о захвате немцем Калинина. Володю подмывало пристать к этой команде, поехать с ними на фронт, да надо было отвезти маме картошку.