Книга Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев

— Не надо нервничать, — сказала Катя. — Мы обязательно поедем к тебе.

Неподалеку от дома я тормознул у освещенной витрины какого-то коммерческого шалмана.

— Посиди, куплю чего-нибудь выпить.

Я купил бутылку коньяку, бутылку венгерского шампанского (нашего не было) и коробку конфет.

В квартиру проникли незаметно. Я любил свой дом, утонувший в глубине просторного зеленого двора, построенный еще в ту пору, когда Черемушки считались глухой окраиной. Девятиэтажка, сляпанная немудрено, но прочно, не имела поблизости осмысленного архитектурного продолжения и потому напоминала каменного путника, присевшего отдохнуть в городских трущобах.

Катя молчком нырнула в ванную, а я зажег электричество, в комнате чуть-чуть прибрался и на кухне накрыл на скорую руку стол — даже откупорил шампанское. Сел, закурил и стал ждать. Зазвонил телефон. Я не хотел снимать трубку, потому что не ждал ниоткуда хороших новостей, но аппарат надрывался неумолимо. Меня сразу насторожило его полуночное неистовство.

— Алло, слушаю! — После паузы ехидный и очень близкий мужской голос спросил:

— Ну что, клевую телку привел, барин?

— А вы кто?

— Дед Пихто. Извини, что помешал. Ты ее рачком поставь. Они это любят.

Я чувствовал то же самое, что бывает, когда неожиданно сзади гаркнут в ухо.

— Что еще скажешь?

— Ничего, приятель, больше ничего. Попозже перезвоню, расскажешь, как управился.

— Ах ты гад!

В трубке самоуверенный гоготок — и гудки отбоя. Кто это был? Чего хотел? Машинально я потянулся к коньяку. Налил, выпил. Вкус жженого сахара — и никакой крепости.

Вошла Катя, села на тот же стул, что и неделю назад, — умытая, с распущенными волосами. В прекрасных глазах — омут.

— Что-нибудь случилось? — спросила тихо.

Налил и ей коньяку в пузатую рюмку.

— Выпей, пожалуйста. Что же я один-то пьяный?

— Ты разве пьяный?

— Пока нет, но напиться хочется.

— Почему?

Я глядел ей прямо в глаза. Ее чистая кожа отливала нежным шоколадным загаром, высокая грудь чуть вздрагивала, стесненная платьем. На ней не было лифчика, и необходимости в нем не было. Подняла рюмку к губам и залпом выпила. Собралась закашляться, но я ловко сунул ей в рот апельсинную дольку. Тут же из-под ресниц брызнул светлый смех.

— Саша, значит, ты архитектор?

— Ну да.

— Наверное, тебе будет скучно со мной.

Я глубокомысленно почесал за ухом.

— Слушай, Кать, сейчас звонил какой-то жлоб. Чего-то даже вроде угрожал. Не твой знакомый?

— Ты что?! Откуда? А как его зовут?

— Он не назвался. Но он нас выследил.

— Как это выследил?

— Ну, он знает, что ты здесь.

В ту же секунду мне стало ее жалко. Она так заволновалась, завертелась, точно ее застали врасплох на чем-то постыдном.

— Если хочешь знать, у меня вообще никого нет.

— Так уж и нет!

— Саша, давай я лучше поеду домой, хорошо?

Впоследствии, вспоминая, я понял, что это была

последняя минута, когда мы могли расстаться. Я потянулся к телефонному проводу и вытащил шнур из розетки.

— Кто бы ни был этот подонок, сегодня он нам не помешает.

Она закурила неловко.

— Саша, что бы ни случилось, хочу попросить тебя об одном.

— Проси.

— Не обижай меня понапрасну.

Я ее понял. Ее сердечко, как и мое, истосковалось от одиночества, с той разницей, что я давно не верил в родство душ.

Через час мы сидели на разобранной постели, голые, и степенно обсуждали, что же такое с нами произошло. Беседа наша носила добротный физиологический оттенок. Когда она отдалась мне, когда вдруг заголосила, как после долгой дороги почуявшая родной дом кобылка, я без всяких усилий проник в блаженное, упругое тепло и, кажется, на какой-то срок даже потерял сознание. Катя же впервые испытала оргазм, а прежде полагала, что все это выдумки похотливых развратников, как женщин, так и мужчин. К этому ее сообщению я отнесся очень серьезно. Не буду приводить мои профессиональные рассуждения на этот счет, все глупости не перескажешь, но полагаю, точно так же витийствовал бы обретший голос сперматозоид. Катя слушала с умным, сосредоточенным видом, потом сказала:

— Знаешь, чего мне сейчас хочется?

— Боюсь даже подумать.

— Да нет же, горячего чаю!

Чаем мы не ограничились. Поджарили на сковородке двухдневной давности вареную картошку, заправили жирной китайской тушенкой, покрошили лучку и слупили без остатка. Дальше взялись за бутерброды с сыром и паштетом. Катя смотрела на меня с испугом:

— Но ведь мы совсем недавно ужинали!

Войдя опять в роль сперматозоида, я объяснил, что в некоторых случаях, как раз похожих на наш, человеческий организм производит колоссальный выброс энергии, и чтобы компенсировать потерю, наступает вот такая обжираловка.

— У меня прямо живот раздулся, как барабан, — пожаловалась Катя.

— Ну-ка дай пощупаю.

— Саша, но не здесь же!

Замечание было разумным, и мы вернулись в постель, где успели еще о многом поговорить. Ночь длилась бесконечно, безвременно, но утро наступило внезапно. Я открыл глаза: солнышко белым лучом пульнуло в глаза из-под занавески. Возле кровати стояла Катенька, одетая, в своем длинном вечернем платье, аккуратно причесанная, с сумочкой в руке.

— Милый, я побежала… Прощай!

— Куда побежала?

— На работу, опаздываю… Ой!

Я попытался ухватить ее за что-нибудь, но это не удалось.

— Какая работа? Раздевайся немедленно!

— Не могу, Сашенька.

— Поцелуй меня.

— Нет, Сашенька, надо быть благоразумным.

— Что это значит?

— Это значит, что заниматься любовью надо ночью, а днем — работать.

— Ты что, спятила? Какая, к черту, работа?

Она не спятила, она ушла.

Глава шестая

В мастерской — как на поле боя после генерального сражения, но когда я вошел, враждующие стороны мирно спали, разметавшись посреди бумажного хлама. Зураб открыл один глаз и недовольно пробурчал:

— Позвони шефу, Саня! — перевернулся на другой бок и захрапел.

Я позвонил Огонькову, который, не здороваясь, подозрительно спросил:

— Зачем ездил к Гаспаряну, мастер?