Книга Корсиканская авантюра - Питер Мейл

Ребуль кипятился всю дорогу, пока они спускались вслед за «бентли», и Сэм изо всех сил старался разрядить атмосферу, отпуская замечания по поводу телохранителя Никки:

– Ну и парень. Он красит волосы и бреет ноги. – Сэм засмеялся, оборачиваясь к Элене. – Может, я перейму у него какие-нибудь стильные привычки. Как я буду смотреться в таких шортах?

– Поверь мне, Сэм, тебе лучше этого не знать. А насчет бритья ног можно подумать.

Когда они доехали до ресторана, Ребуль уже немного походил на себя прежнего.

– Я буду рад повидаться с Филиппом, – сказал он. – Интересно, какое мнение сложилось у него о Вронском после интервью. – Он покачал головой. – Мне нужно выпить.

Они все вчетвером попивали rosé и с восхищением изучали меню, когда двое проходивших мимо официантов вдруг замерли.

– Putain! – сказал один другому. – Ты только посмотри.

Из-за мыса неспешно выдвигался массивный корпус «Королевы Каспия».

Ребуль едва не поперхнулся вином:

– Опять этот проклятый русский. Я уверен, он нас преследует.

– Успокойся, Франсис. – Сэм похлопал друга по плечу. – Здесь мы в безопасности. Он ни за что не найдет места для стоянки.

Филипп, который был на удивление молчалив, кашлянул, оглядывая приятелей:

– Я должен признаться. – Он замолк, явно чувствуя себя несколько не в своей тарелке. – Он пригласил меня на борт.

Три пары бровей удивленно взлетели, а Филипп продолжал:

– Он позвонил мне и сказал, как сильно ему понравилась идея с аукционом. Потом сказал, будто хочет, чтобы я написал о нем, «представил новым соседям, жителям Марселя», это его слова. – Филипп умолк, чтобы глотнуть вина. – И предложил пожить на яхте денек-другой, чтобы я лучше узнал его.

– И что ты ответил? – спросил Ребуль.

– Моей первой реакцией было послать его куда подальше. Но затем я подумал: ага, он пытается подобраться к тебе, наверное, было бы неплохо запустить лазутчика в лагерь врага. Вдруг он нечаянно расскажет что-нибудь такое, что было бы нам полезно.

Ребуль медленно кивнул:

– А это неплохая мысль. – Он развернулся к остальным. – Что скажете?

Элена с Сэмом согласились. Все равно им нечего терять, так почему бы и нет?

– Скажи мне, Филипп, – произнес Ребуль, – вот ты провел с Вронским больше времени, чем мы. Что ты о нем думаешь?

– Он напоминает мне крупных политиков, с какими я встречался. Ну, вы понимаете, такой наглый. До крайности довольный собой. Я бы еще сказал, что таких, как он, не стоит выводить из себя. Однако ему, кажется, действительно понравилось все, что он увидел в Марселе. В особенности твой дом.

8

Предмет беседы, состоявшейся в «Пероне», находился на вип-палубе своей яхты, где вел серьезную дискуссию со своим телохранителем Никки. За долгие годы, проведенные вместе, Вронский привык полагаться на помощника в решении трудноразрешимых проблем. Русский знал, что действия Никки – пусть несколько грубые, зато практичные – всегда эффективны. И эта трудность, как и все остальные в прошлом, без сомнения, будет преодолена. Вот только как?

Вронский начал свыкаться с мыслью, что потребуется нечто большее, чем просто взятка, хотя и очень солидная, чтобы заставить Ребуля изменить мнение и продать дом. Он явно достаточно богат, чтобы не соблазниться деньгами.

– Может, секс? – Это оружие Никки часто с успехом использовал. – В Канны на фестиваль съехалось столько аппетитных шлюшек. Свидание в гостинице, фотографии, шантаж. Это можно устроить.

– Забудь, – покачал головой Вронский. – Богатый человек, который много лет живет в Марселе. Если ему надоест любовница, он с легкостью найдет другую.

– А мальчики?

– Мне кажется, он не из таких. – Вронский усмехнулся. – Хотя тебе виднее.

Никки надулся.

Вронский подошел к лееру и окинул взглядом пейзаж: лоснящуюся гладь Средиземноморья, Старый порт Марселя и, высоко на своем утесе, дворец Фаро. Вронский вынужден был признать, что этот дом превращается для него в идею фикс. Он постоянно думал о нем – и о том, каково было бы жить там. Он чувствовал, что заслуживает его, после всего, чего добился. И, что еще больше усиливало отчаяние, этот дом был уникален с точки зрения и архитектуры, и местоположения. Ему ни за что не найти другой такой. Но если деньги, секс и шантаж не подействуют на Ребуля, что тогда?

Никки подошел и встал рядом. Они оба знали, что имеется одно более радикальное средство, к которому они прибегали в прошлом.

– Я тут подумал, – заговорил Никки, – о том парне из Нью-Йорка, ну, о том, что свалился с балкона и так взбудоражил Парк-авеню. Помнишь?

– Трагическая случайность. Как печально. – Последовала краткая пауза, пока оба пытались совладать со своим горем. – А почему ты вспомнил? Есть какие-нибудь идеи?

– Может, еще одна трагическая случайность? В конце концов, несчастные случаи происходят по всему миру.

Никки отвернулся от пейзажа и посмотрел на Вронского, выражение его лица было невинно, брови вопросительно приподняты.

– Дай мне подумать, – сказал Вронский.

– Ну разумеется, мы должны побольше разузнать о привычках Ребуля, куда он ходит развлекаться, есть ли у него телохранитель, какие-нибудь опасные хобби, с кем он спит, где обедает – и тому подобное. Никогда не знаешь, что может пригодиться.

Вронский вздохнул. В России все это было бы гораздо проще.

Позже этим же вечером, когда на улицах Марселя зажглись фонари, Вронский снова вышел на палубу. Он курил сигару и глядел на Фаро. Ночью, когда его фасад купался в мягком свете, дворец выглядел еще соблазнительнее. Вронский представлял себя там: добродушный хозяин, развлекающий за обедом элегантных женщин и их богатых и влиятельных спутников, а после обеда, может быть, танцы. В Фаро полно места, и можно устроить бальный зал. И между всем этим великолепием и им стоит всего лишь этот упрямый идиот, этот французишка.

Смерть в результате несчастного случая, как предложил Никки, была, и Вронский признавал это, последним средством. Однако остальные средства закончились, и теперь выбор был прост: либо он предоставляет Никки возможность действовать по собственному усмотрению, либо говорит «прощай» своей мечте. Что до более важного вопроса – стоит ли убивать, чтобы получить желаемое? – на него Вронский ответил много лет назад, когда насущные интересы бизнеса требовали устранения досаждающих ему коллег. Всякие угрызения совести давным-давно испарились.

Вронский зевнул, потянулся и принял решение. В эту ночь он спал особенно хорошо.

Ребуль устроился на пассажирском сиденье, пока Оливье, его шофер, в последний раз поправлял темные очки, прежде чем влиться в утренний поток машин, текущий к Старому порту. Они направлялись к небольшому обшарпанному зданию, где располагался офис Ребуля. И хотя снаружи дом выглядел так себе, он неизменно ошеломлял посетителей интерьером – элегантным, комфортабельным, современным. Единственным антиквариатом среди эймсовских стульев и полированных столов тикового дерева была секретарша Ребуля, сокровище шестидесятилетней выдержки по имени мадам Жиордано, которая поступила к нему, когда тридцать лет назад он только начинал дело. Мадам Ж, как ее обычно называли, обожала Ребуля, энергично и эффективно направляла течение его деловой жизни и по большей части обращалась с ним терпеливо и снисходительно, словно любящая мать с непутевым сыном.