Книга Богиня песков - Екатерина Смирнова

– Что? – вождь потряс головой. Впрочем, в этом сне у него не было тела. Слова у него были, а тела – не было.

– Большинство из них изучены, а одомашнены – почти все, которые могут послужить человеку. Звери большей частью не одомашнены и очень мелкие. Хотя и эти прекрасные создания – не очень крупные. Самая крупная форма – это или сказочная Глубинная Смерть, или то существо, которое я видел во сне.

Так ты мне снишься, пробормотал вождь, нашаривая копье. Должно быть, это чей-то сон из другого времени. Ты мне снишься. Уйди. Заколю.

– А небо отражает сны, как волны? – изумился голос. – И они прилетают не туда? А как это?

Вождь зарычал.

– Хорошо, уйду – согласился неизвестный голос. – Надо же, я и во сне пишу эти проклятые письма.

Перед глазами вождя в полудреме предстал лист бумаги, по которому ползли, как песчинки по гладкому зеркалу, черные строчки:

«Мир пустыни, судя по всему – самый интересный и самый разнообразный. Именно там водится все, что бегает и ползает. Не знаю, как могло такое случиться, но но большая часть этой жизни сосредоточена под землей – змеи, ящерицы, черви, мелкие зверьки, знаменитые одноногие птицы и пустынные прыгающие камни-моллюски (подумать только!) и даже подземные птицы, узнав о которых, я подумал, что ослышался или сошел с ума. Но у этих созданий голова с зубастым клювом, развитая сеть нор, рудименты крыльев, и живут они стаями!..

Все это я начал узнавать, когда сидел на рудниках, обслуживая эти проклятые машины, и продолжил, вернувшись в столицу. О джунглях и лесах пока ничего не знаю»…

Вождь проснулся и потряс головой уже наяву. Все хорошо. Просто ему снился навязчивый чужой сон. От этого надо было отделаться.

Какие еще рудники? Кто видит этот проклятый сон? Я песню пишу.

…Если смотреть глазами змеи, это выглядело так: по огромному пространству светло-желтого с прозеленью листа двигался черный блестящий кончик острой палочки, оставляя за собой мокрый след. След вился прихотливым узором, и лист под ним темнел. Возможно, стоило уползти. Но маленькую ахи пока что никто не пугал.

Вокруг было темно… почти темно. И прохладно… Нет, не влажно. А там, откуда она появилась – очень жарко и очень светло, и мимо постоянно проходили обладатели огромных ног, обутых в жесткие сандалии. У колодца в этот час стояла уйма птиц и людей. Пришлось спасаться здесь.

Черная веточка замерла.

– Эй ты, веревочка! – пророкотал низкий разбуженный голос. – Эй!

Ахи, конечно, не услышала ни звука, змеи ничего не слышат. Но ей помогло то, что по коврику похлопала темная сухая ладонь, двигавшаяся с той же быстротой, с какой ее собственный язык касался подозрительного листа. Хлоп-хлоп… И полмига не прошло.

Ахи – маленькая, серая, с узором, похожим на переплетение черных лент – отползла от пишущей руки и обвилась вокруг походной чернильницы.

На утоптанном полу шатра была расстелена циновка со вплетенными перьями – «коврик мудрости».

«Там, где песок заплетают в косы ветров вихри смерчей, там, где жить нельзя, а можно только двигаться вперед… Так мы и живем, в это мы и верим…»

Или было не так?

Как же в этой песне было? – думал он и не понимал. Поешь, поешь за певцом, повторяя на ходу, а потом вдумаешься в слова… И петь не хочется.

Почему «жить нельзя, можно только двигаться»? Кто придумал этот бред? Зачем еще как-то жить, не кочуя?

Вождь маленького племени вспоминал длинную жалобную песню, услышанную на днях. Раз уж с караваном привезли тряпичную бумагу, надо хотя бы попробовать. А раз пробовать, так на чем-нибудь прекрасном. Хотя бы на этой песне.

Здесь вождя поджидало знакомое разочарование. Музыка на листе не помещалась. Ее нечем было записывать – «черточки и точки», расставляемые над словами, для всего богатства звуков не подходили, и можно было только приблизительно наметить над парой знаков, с какого звука начинается работа горлом.

На листе оставались буквы, а буквы складывались в неожиданно глупые и странные слова. И песня без музыки, нелепая, бескрылая, выглядела так убого, что вождю стало жаль бумаги, и он чуть не скомкал опозоренный лист. Как в чужом сне.

Вот какая коварная вещь – песня! Можно ли сочинить хоть что-то, чего не высмеют бумага, чернила, воск и стило? Истинно сказано, умение писать – для битв и торговли, а мудрые люди не записывают песни, как городской ростовщик – доходы. Они их поют.

– Старый пришел, Старый! – донеслось с улицы.

Вождь, кряхтя, поднялся с циновок и выглянул из шатра как раз затем, чтобы увидеть, как в селение торжественно входит Сэхра, старейший из оставшихся в живых сказителей. Вот так-так!..

Он был окружен гомонящими детьми и толпой молодых парней – женщины постарше чинно следовали за этим весельем, чтобы никоим образом не уронить себя, а мужчины отвернулись и сделали вид, что ничего не происходит, хотя и мужчины любят слушать сказки; но уж кто-то, а Сэхра знал, что любой в этом селении горько плакал бы, лишившись живых картин и занимательных историй.

Вождь с трудом удержался, чтобы не бежать со всех ног, как мальчишка. Он распрямился, степенно подошел, положил старику руку на плечо и слегка встряхнул его – не стоит все-таки забывать, кто из них двоих вождь.

– Здравствуй, здравствуй, старейшина всех плутов и тэи наших детей! Какими судьбами тебя занесло через барханы к нашим водам? Сколько лет уже прошло с тех пор, как вас чуть ли не всех переловили, а ты все ходишь!

– Хожу, брожу! – отвечал Сэхра, пошатываясь от дружеской ласки. – Сегодня я тут, а завтра – за десятой тропой! А ну-ка, для чего мы ждем гостей? – крикнул он, обращаясь к толпе, и поднял руки.

– Для хороших новостей! – хором закричали все, кто еще не подрос достаточно, чтобы принять важный вид, а мужчины наконец расхохотались, показав, что и они замечают этого негодного старика. Теперь можно было принимать сказителя с почетом и выставлять ему угощение.

Вокруг прыгали и бесновались дети. Вождь сжал плечо старика.

– Что за новости, Сэхра?

– Плохие новости – тихо ответил сказитель. – Готовься, друг. Одно хорошо, что речь не о войне.

Вечером Сэхра рассказывал в большом шатре о том, какие есть большие города, а в них вот такие палатки и вот такие дома, и вот такие вот башни, и вот такие, прямо как замки господ, только выше, стены, и еще теперь все колдуны, кто учился старому ремеслу, переходят на службу к императору, а чаще – умирают, умирают толпами, так что ты, вождь, берегись! И ты, юный друг, тоже. С этими словами он потрепал по голове маленького Таи, которого в прошлом году обещал взять в ученики, если тот все-таки переживет год – уж больно слабым он был.

Сейчас, правда, будущий сказитель был сильным и здоровым мальчишкой – так на то и талант, чтобы лечиться самому. Желтые полотнища колыхались по велению слов, и блики огня плясали на них.