Книга Физиогномика и выражение чувств - Паоло Мантегацца

Джиованни Инженьери, епископ Капо д'Истрии, живший в начале того же века, оставил нам небольшой трактат под заглавием «Натуральная физиономия». Но в нем автор обнаруживает только недостатки своей эрудиции, и ограничивается лишь тем, что в виде афоризмов передает выводы каббалистики. Достаточно будет нескольких примеров:

Борода у женщин есть признак нескромности.

Чрезмерная величина лба – признак лености.

Малый лоб свойствен холерическому человеку.

Очень красные глаза – признак злой натуры, склонной к жестокости.

Масляные глаза – признак сластолюбия.

Курносые люди – очень сладострастны.

Люди с круглым носом – великодушны.

Шипион Киарамонти из Чезены[12]был одним из лучших физиономистов; он издал свои сочинения только годом раньше Инженьери. К той же школе относятся Блондо, Финелла и некоторые другие. Много авторов, много книг, но мало оригинальности и много плагиата. Неизвестно, сколько времени дело продолжало бы идти все тою же избитою колеей, если бы в половинах VII века не появился Лафатер, открывая новую эру для исследований этого рода. Лафатер был настоящим предтечею положительной науки и служит звеном, связующим писателей XVII века с писателями современными.

Врач Чиро Спонтони также посвятил небольшую астрологическую книжку изучению лба («Метопоскопия по измерениям линий на лбу», Венеция, 1626 г.).

В историческом очерки физиономики необходимо еще упомянуть о хиромантии, которая, как последний остаток средневековой магии, удержалась даже до настоящего времени. При пересмотре книг о хиромантии поражает та серьезность, с какою фантазия пытается прочитать по непостоянным линиям руки характер, развитие и судьбу человека. Укажу нижеследующие главнейшие труды по этому предмету:

Любопытная наука или трактат о хиромантии (la science curieuse ou traite de la chyronmance). Париж, 1665. Книга в 212 страниц, с множеством рисунков.

Adrian Sicler. Chiromance royale nouvelle, enrichie de figures, de moralitez et des observations de la cabale, etc.

Gio-Battista De La Porta: Delia chirofisonomia (О физиономике руки), два тома, переведенные Помпеем Сарнелли на латинский язык, Napoli, 1677. Книга в 167 страниц.

Лафатер не был ни врачом, ни натуралистом: это был гражданин г. Цюриха и пастор. Как поэт и художник, с женственною натурою и с пылкою любовью к человечеству, он ко всему относился с горячим энтузиазмом, с внезапно слагающимися убеждениями и с тою подвижностью идей, которая служит источником и радостей и скорбей для всех людей, одаренных чрезмерной чувствительностью. Достаточно одного взгляда на прекрасный портрет его, который он оставил нам в своих произведениях, чтобы сразу увидеть все его недостатки и редкие достоинства. Сообщительный, готовый всем восторгаться, подвижный, но постоянно пребывающий в пределах доброго и честного, он комментировал нам свой портрет в краткой автобиографии, которая так прекрасна по своей искренности и изяществу. Лафатер принадлежит к числу тех немногих людей, которые всюду вносят свой темперамент и свои нервы и высказываются каждому вполне. Поэтому, едва прочтете вы одну страницу его великого произведения, как уже вы узнали его и полюбили. Лицом и характером он был очень похож на Фенелона. Говорят, однажды г-жа Сталь, во время прогулки с ним и некоторыми общими их друзьями, вдруг остановилась и воскликнула: «Как наш дорогой Лафатер похож: на Фенелона! Его черты, его фигура, его лицо. Это настоящий Фенелон, но только Фенелон со швейцарским оттенком». Он был также поэтом и оставил нам несколько эпических поэм, из которых одна удостоилась даже сравнения с «Мессиадой» Клопштока, затем – несколько религиозных драм, кантиков, речей, богословских сочинений и несколько швейцарских песен (Scliweizer-lieder), которые были очень популярны.

Лафатер сделался физиономистом не вследствие чтения авторов, своих предшественников, а благодаря тому, что рисовал своим бойким карандашом множество фигур, и нравившихся и не нравившихся ему, и заботливо хранил эти рисунки. Таким образом, рисуя и собирая коллекции своих рисунков, он оказался обладателем множества наблюдений, которые, будучи сведены вместе, даже без строгого порядка и без всякой схоластической классификации, как бы сами собою сложились в обширную энциклопедию из 500–600 таблиц, которую сам он вздумал однажды назвать «Библией физиономики». Первое издание ее in-folio появилось в 1772 г. Это издание сделавшееся теперь большою редкостью, особенно драгоценно тем, что рисунки выполнены под наблюдением самого автора. После первого немецкого издания, вышли и другие – на французском, английском и иных языках. У меня есть издание, напечатанное в Гааге в 1781–1803 гг. Оно начато автором, а четвертый том его издан уже после смерти его сыном, доктором медицины. Горячая человечность и религиозность автора видны во всем, даже в заглавии этого бессмертного произведения: Essai sar la physiognomonie, destiné à faire connaitre l'homme et à le faire aimer. (Опыт физиономики, предназначенный для того, чтобы познать человека и полюбить его.)

Действительно, автор вдохновлен любовью и верою; увлекаемый живостью своих чувств, он на каждом шагу слагает гимны: то воспевает он рот, как самую интересную часть лица, то Бога, создавшего человека столь прекрасным, то женщину, очаровательницу жизни, словом, – все, что только предстанет пред влюбленными его глазами. Рассказывают, что во время продолжительной болезни от раны, полученной им при осаде Цюриха французами, вследствие истощения он впал в состояние галлюцинации и религиозного экстаза: ему тогда представлялось, что он апостол Иоанн и присутствует при таинствах Апокалипсиса.

У Лафатера незаметно и следов астрологии, а равно нет у него и рабского подражания древним писателям, с которыми, впрочем, он мало был и знаком. А при таких условиях надлежащее научное исследование с положительными и рациональными методами у единичного человека легко заменяется одними только догадками, и чувство всегда и везде заступает место научного убеждения. От этого именно зависят несовершенства вышеупомянутого прекрасного труда Лафатера, который хотя и представляется сам по себе грандиозным памятником человеческого гения, однако не может послужить прочным основанием для утверждения на нем других столбов и зданий. Одним удивлением и любовью к людям невозможно заменить научного наблюдения, и самая гениальность Лафатера не могла восполнить недостатка тех знаний по анатомии и естествоведению, которыми он совсем не обладал. Довольно двух анекдотов, чтобы показать всю шаткость его учения.

Однажды пришел к нему какой-то незнакомец.

– Г-н Лафатер, – говорит он. – Я только что прибыл сюда. Посмотрите хорошенько на меня, так как я приехал из Парижа в Цюрих именно затем, чтобы вас видеть и подвергнуть лицо вашему исследованию. Узнайте, кто я такой?

– Я уже рассматриваю вас внимательно. У вас много характерных черт. Прежде всего, вы писатель… Вы, вероятно, по профессии занимаетесь литературною работою, да, именно, вы литератор.