Книга Я, Лучано Паваротти, или Восхождение к славе - Лучано Паваротти

Когда Арриго Пола уехал преподавать вокал в Японию, я стал ездить из Модены в Мантую, чтобы завершить учебу с маэстро Этторе Кампогаллиани. Пола сам выбрал мне этого замечательного педагога. По счастливому совпадению, моя подруга детства, которая известна как одна из самых великих сопрано в мире, Мирелла Френи, тоже училась у Кампогаллиани. В последние годы я редко видел ее, потому что ее семья переехала на другой конец города, еще когда мы были детьми, кроме того, Мирелла рано вышла замуж. Теперь же мы вместе ездили поездом в Мантую или же она брала машину своего мужа. Мы непрестанно обсуждали наши успехи в пении и мечтали об успешной карьере, какую сделаем. Мы продолжаем делать ее и сейчас.

Начав заниматься пением, я определил для себя срок в десять лет, чтобы добиться цели, но в душе, конечно, надеялся, что это произойдет раньше. На самом деле, я рассчитывал за два года понять, чего стою как певец. Я с огромным усердием занимался с Полой два с половиной года, а потом еще пять лет с Кампогаллиани, но за это время не произошло ровным счетом ничего значимого.

Наконец, я выступил с двумя концертами, вернее, даже в спектаклях в небольших городах, но безвозмездно. Занимался и пел очень много, но оптимизм мой стал заметно убывать. И в самом деле, я учился петь уже почти семь лет, но до сих пор еще даже не начал профессиональную карьеру. Все мои друзья обзавелись семьями и шли своей уже определившейся дорогой. Я тоже хотел жениться, но материальное положение абсолютно исключало это.

Самым же огорчительным во всей ситуации оказалась полная неопределенность: я даже не представлял себе, когда это может произойти. Если вы изучаете юриспруденцию или медицину, то можете потратить немало лет на получение диплома, но зато, по крайней мере, твердо знаете, что потом начнете зарабатывать и жить спокойно. А принимаясь за такое ненадежное дело, как пение, вы не имеете никакого представления о том, сколько лет пройдет, пока сможете утвердиться в нем… да и вообще, сможете ли.

Разумеется, я понимал все сложности, когда решил попробовать карьеру тенора. Все это очень понятно, так сказать, теоретически, а если говорить конкретно, то в глубине души всегда хочется верить, что у тебя все сложится иначе, чем у других, и очень быстро придет успех. Но более шести лет — и никакого результата! Мой оптимизм иссяк.

Возможно, именно из-за такой полной безнадежности у меня образовался нарыв на связках. Я выступил с концертом в Ферраре, и это обернулось для меня полным провалом. Я выглядел как баритон, которого душат. Я оказался не только безвестным, но и просто безголосым певцом.

В тот вечер я сказал Адуа:

— Все напрасно. Мне предстоит еще концерт в Сальсомаджоре. Спою его и больше никогда не буду выступать.

И тут произошло нечто загадочное. Мое решение, казалось, высвободило во мне какую-то скрытую силу. Не знаю, как это случилось. Может, потому, что я собирался в свои двадцать четыре года навсегда распрощаться с вокалом, спев последний концерт, и не столь уж мучительно переживал, как прозвучит мой голос. А может, оттого, что в глубине души мне хотелось доказать самому себе ошибочность своего решения. Так или иначе, я пел как никогда прежде.

Публика пришла в восторг, хотя и не в такой же, как я сам. Как будто все, чему я научился у Полы и Кампогаллиани, все мои труды, все шестилетние занятия слились с моим природным голосом, и он зазвучал именно так, как я всеми силами добивался прежде. От воспаления в горле не осталось и следа.

— Приехали! — сказал я Адуа. — Наверное, я нашел верную форму.

Я выступил еще с несколькими концертами вместе с другими певцами в соседних с Моденой городах. Голос держался, и я стал обретать уверенность. Но примерно тогда же произошло событие, которое подвергло мои нервы жестокому испытанию. Мне предстояло петь в зале «Ариосто» в Реджо Эмилии, и я выбрал для исполнения «Вижу голубку милую со слезами в нежном взоре…» из «Риголетто» — одну из самых трудных теноровых арий, когда-либо сочиненных композиторами. Едва я вышел на сцену, как сразу же увидел в первом ряду великого Ферруччо Тальявини.

В период дебюта в Реджо Эмилии. 1961 г.

Тальявини родом из Реджо Эмилии, в то время всемирно известный тенор, один из моих кумиров. Тогда ему было, наверное, лет сорок. Трудно передать чувство, какое испытываешь, когда собираешься заявить о себе как об оперном певце и при этом видишь прямо перед собой одного из самых выдающихся теноров мира.

Я едва не потерял сознание от волнения. Перед выступлением всегда волнуешься, но если к обычным переживаниям добавляется еще какая-то дополнительная нервозность, то все вместе может оказаться просто выше твоих сил.

Такого рода сюрпризы либо полностью выбивают из равновесия, либо учат владеть своими нервами. Нужно уметь управлять своими чувствами и, если возможно, пользоваться энергией, которую они освобождают. Для оперного певца это не менее важно, чем умение правильно дышать.

Мой большой друг Биндо Верини, который тоже учился у Кампогаллиани, юноша замечательный, обожавший свой мотоцикл, но всегда немного болезненный, обладал изумительным баритоном. Все говорили, что у него, как и у меня, большие возможности сделать карьеру. Но его судьба сложилась иначе. Сейчас Биндо поет в хоре театра «Комунале» во Флоренции. Мы и по сей день большие друзья, а недавно он признался мне, что еще тогда, когда мы учились, понял, что, кроме голоса, у меня есть и все прочее, необходимое, чтобы стать профессионалом — и прежде всего умение управлять своими нервами, а он был лишен этого. Он говорил без зависти и сожаления, просто как о конкретном факте.

Думаю, что присутствие Тальявини на том концерте послужило основанием для утверждений, будто он присутствовал в театре «Реджо» на моем дебюте в «Богеме», который состоялся некоторое время спустя. Возможно, он и находился в зале, но уверяю вас, я так волновался, так сосредоточился, что если бы даже в первом ряду сидели все двенадцать апостолов, то наверняка не заметил бы и их.

Концерт в Сальсомаджоре стал решающим психологическим переломом в моей карьере. Потом произошло еще одно важное, определяющее событие.

В начале тысяча девятьсот шестьдесят первого года я участвовал в Международном конкурсе оперных певцов имени Акилле Пери и победил в нем. В награду получил партию Рудольфа на представлении «Богемы», которое намечалось в «Реджо Эмили» в апреле.

Арриго Пола

Как я учил Паваротти

Когда в 1955 году Фернандо Паваротти привел ко мне своего сына, я сразу понял, что у того необыкновенный голос, и согласился взять юношу в ученики. В течение двух с половиной лет он каждый день, иногда даже в воскресенье, приходил ко мне заниматься.

Я считал, главное, что ему нужно в его возрасте, — это правильно освоить вокальную технику, потому что верная постановка голоса и точное правильное дыхание — основа всякого пения. Долгое время мы работали только над дикцией и занимались вокализами, чтобы довести до автоматизма четкое произношение и безошибочную технику пения. Наконец, после нескольких месяцев таких занятий мы начали работать над партитурами «Риголетто», «Богемы», над всеми главными партиями тенорового репертуара.