Книга Герои эпохи Петра - Владимир Шигин

О личной жизни Конона Зотова нам известно весьма не много. О его супруге сведений практически нет. Известно, что он, якобы, имел дочь Анну (1735 года рождения). Известно, что после смерти Зотова его вдова была вовлечена в уголовный процесс по случаю подлога дитяти и пострижена. Из этого следует, что вполне возможно, дочь Конона Анна была ему не родная. Для чего вдове Зотова понадобилось совершать подлог с ребенком в точности не известно, скорее всего, за этим стояли меркантильные интересы – доля в наследстве или пенсия.

Жил в последние годы своей жизни Конон Зотов в Петербурге на Университетской набережной в доме № 3, построенному в 30-х годах XVIII века по типовому проекту «для именитых». Первым «именитым», жившим здесь, и был капитан Конон Зотов. Впоследствии же здание сменило многих хозяев. В частности в 1832 году здесь поселился американский посол Джеймс Бьюкенен (будущий 15-й президент США). Он писал: «Я занял очень хороший дом на берегу Невы с прекрасным видом на эту величественную реку и корабли, входящие в этот изумительный город».

После смерти имя Конона Зотова было забыто почти на два века, пока, наконец, в 1915 году о нем не вспомнил тогдашний Морской министр адмирал Григорович и предложил императору Николаю Второму назвать именем первого охотника русского флота новейший эсминец-«новик». Чтобы разъяснить флотской общественности, кто такой Конон Зотов в журнале «Морской сборник» была помещена большая статья, посвященная жизненному подвигу героя. Однако грянула революция и «Конон Зотов» был переименован в…, а о «первом охотнике русского флота» снова забыли на долгие-долгие годы.

Вспомним же мы, читатель, Конона Зотова, первого отечественного профессионального моряка, до последнего дыхания преданно и истово любившего флот и Россию. Право, он того стоит!

Последний корабль Петра

…За окнами Летнего дворца грохотал нескончаемый салют, гулко ухали пушки на стоявших в Неве кораблях – Петербург праздновал заключение долгожданного мира со Швецией. Отныне Россия становилась полноправной морской державой.

Петр, радостный, хотя и немного усталый, поставил на стол пустой штоф, подозвал стоявших поодаль Меншикова и Апраксина.

– Вот он, венец долгих трудов «наших, – сказал им, улыбаясь. – Мир Ништадтский. Море Балтийское отныне и навеки подвластно россиянам, флот наш в нем стал полновластным хозяином! Слава за то Всевышнему да народу, что все превозмог и вытерпел!

Петр помолчал, думая о чем-то своем. На лбу проступили две глубокие морщины. Улыбка сама собой сошла с лица.

– О чем задумался, Питер? – поинтересовался разрумянившийся от долгих танцев Меншиков.

– Видишь, Лексеич, посол англицкий в углу стоит невесел? Не по душе ему сила наша. Сегодня же отчет обо всем писать станет и хулу на нас лить. Боится Лондон нас, а паче всего флота, в огне рожденного! – Петр гневно сдвинул брови. – Зависть монархов держав европейских требует от нас дальнейшего усиления морского. Мыслю одно твердо, что надлежит теперь корабли 100-пушечные строить немедля.

– Сие дело пока нам не под силу, – покачал головой генерал-адмирал Апраксин. – Английцы и те таковые строить опасаются. Крепость продольная, чрез которую корабли столь длинные на волне не ломаются, даже их мастерам не подвластна!

– Неверно сие! – оборвал его Петр. – Французы таковые строят, и у нас таковые будут! Чем угодно поступлюсь, но своего добьюсь – будет наш флот на всех морях и окиянах первенствующь!

К началу 20-х годов XVIII века Балтийский флот России представлял собой уже достаточно грозную силу. В его составе насчитывалось около двадцати линейных кораблей, большое количество других парусных и гребных судов. Выросло целое поколение талантливых и самобытных корабельных умельцев, среди которых первыми по мастерству были сам Петр I и его ближайший помощник Федосий Скляев. От своих корабелов царь требовал главного – наращивания мощи бортового залпа с каждым новым новостроем. За 54-пушечной „Полтавой“ спустили на воду 64-пушечный „Ингерманланд“. Корабль еще не вступил в боевой строй, а на рабочем столе „плотника Михайлова“ уже лежал чертеж корабля с восьмьюдесятью пушками.

И все же основу русского флота составляли 66-пушечные корабли. Головным был корабль „Екатерина“. Современники отмечали, „что подобного корабля нет ни в Англии, ниже в прочих государствах, ибо при постройке онаго употреблено всевозможное искусство относительно к прочности и красоте“. Но Петра это мало устраивало. Вскоре на воду сошел первый русский трехдечный корабль, названный „Фридеманкер“, имевший „добрые ходовые качества и легкость хода“. Он имел около двух тысяч тонн водоизмещения и восемьсот человек команды.

А на адмиралтейской верфи Федосий Скляев уже закладывал 90-пушечный корабль „Лесное“… Но царю не давали покоя 100-пушечные. Он буквально бредил ими. Мечты мечтами, а реальность убеждала в обратном. Чтобы разместить столько орудий, требовалось значительно увеличивать длину кораблей.

Необходимы были очень точные расчеты не только поперечной остойчивости, уже хорошо освоенной русскими мастерами, но и „продольной крепости корпусов“. В этом-то и была загвоздка. Рассчитать продольную остойчивость было настолько сложно, что даже англичане после нескольких тяжелых катастроф строили только широкие и короткие корабли. Во всем мире в то время лишь французским корабелам удалось до конца постичь тайну „продольной крепости“. Но французы берегли свой приоритет как зеницу ока, щедро платя мастерам за сохранение тайны.

Однако Петр не отчаивался, прилагая поистине титанические усилия, чтобы „вызнать сей крепкий секрет бурбонский“. Прибыв в 1717 году во Францию для организации нового политического союза, Петр нашел время встретиться с французскими мастерами, но, несмотря на великие посулы, разузнать ему ничего не удалось.

Поиском расчетов продольной прочности не один год занимался посланный царем во Францию его любимец Конон Зотов, но даже ему, известному знатоку морского дела, искусному разведчику и дипломату, выполнить эту деликатную и трудную задачу оказалось не под силу. Зато удалось другое. Предприимчивый Зотов разыскал отошедшего от дел старого французского мастера Мориса Пангалея, овладевшего столь нужным россиянам секретом. Пангалей продать секрет наотрез отказался, зато после долгих уговоров согласился построить в России по своим расчетам линейный корабль. Оплату для себя он запрашивал поистине фантастическую, но на это пошли сразу выбирать не приходилось.

В начале 1711 года Морис Пангалей прибыл в Санкт-Петербург, где его встречал лично Петр. Царь предложил французу сразу же взяться за 100-пушеч-ный корабль. Тот отказался, ссылаясь на старость и немощь. Сошлись на 66-пушечном. Пока старый мастер сидел над чертежами, Петр вызвал к себе корабельных подмастерьев Гаврилу Окунева да Ивана Рамбурга.

– Вот что, – сказал, сурово на отроков глядя. – Будете при мастере Пангалее в учениках состоять, и все касаемое продольной крепости у него вызнавать, и манерам французского строения учиться со всею прилежностью!

– Ясно, государь! – отвечали подмастерья дружно. – Все сделаем как должно!