Книга Другой Урал - Беркем аль Атоми

— …внимательно, но не старайся. Это важно, не старайся, тебе должно быть похуй.

— Понял. Чтоб было похуй. Постараюсь… — умудрился пошутить я, хотя поджилки тряслись от слабости — че-то многовато свалилось на меня за эту поездочку. И это только начало, ептыть. Еще сколько тут шарахаться…

Мужик только хмыкнул, и мы принялись расслабленно наблюдать за горизонтом. Опять же, периферийным зрением я заметил над самой поверхностью какое-то подобие то ли поземки, то ли еще чего, это напоминало жар над асфальтом в летний полдень. Я хотел рассмотреть это, но мужик как-то не дал это сделать, и я снова стал смотреть вдаль, на лес и какие-то резкие, словно пластиковые, облака над ним. Странное чувство — я был сам не свой, ничто не удивляло меня, вернее, удивляло, но я оставался равнодушен и не начинал суетиться у себя в голове. Вот мужик, как я уже говорил, как-то меня остановил, когда я хотел рассмотреть эту странную жидкую поземку — и я безразлично отметил этот факт, совершенно не заинтересовавшись — блин, а как же он так делает? а я смогу так же? Более того, я сразу же выкинул это из оперативки, и вернулся к этим воспоминаниям буквально только что, набивая этот эпизод.

Когда началось, я так и не успел точно заметить; видимо, чрезмерно расслабился. Прямо посреди неба образовалось что-то типа окна, или экрана — без четких краев, но такое правильное, геометрическое. Вспоминая это впоследствии, я никак не мог ответить себе на вопрос — что это было. Не трапеция, не прямоугольник, никакая из геометрических фигур не подходила, но я точно помню — окно было правильное. Потом в окне появился город. Очень красивый, словно из сказки. Сначала я подумал, что это какой-то восточный город, но потом, приглядевшись, понял, что никакой он не восточный, это, скорее, восточный может чем-то напомнить этот. Ведь в расхожий штамп восточного города минареты и купола входят основными ингридиентами, а там кроме минаретов и куполов было еще много чего. Там были самые разные здания — новые и полуразобранные (или недостроенные), деревья, кусты, но не было ни людей, ни животных.

Не скажу точно, сколько мы его разглядывали, недолго, может, пару минут, может, десять, но немного — идущее на посадку солнце много не прошло. Как пропадала картина, не помню — бад кластер, елы-палы; запись продолжается с того, что мы начали обратный путь. Опять в том же порядке, мужик впереди, следом я, под изрядным впечатлением от шоу. Обратный путь ничем памятным не ознаменовался, мы спокойно вернулись к машине. У меня словно включился автопилот — я на автомате завел, покрутил минуты две-три и хладнокровно развернулся, твердо зная, на какой участок и на сколько можно поставить колесо. Выбрался обратно на дорогу, и едва не вышел точно в лоб тем же самым ментам, которые ехали за мной по Усть-Багаряку. Это не было нарушением — иначе с той дорожки на шоссе не выскочить; но я все равно приготовился побакланить с ментами. Они притормозили, и я, ожидая сигнала остановиться, медленно проехал мимо. Сигнала не было; денег не надо, что ли? Ну и нашим легче, подумал я и топнул — дорога после этих партизанских троп казалась автобаном. Мужик молча сидел рядом, мне показалось, что он о чем-то задумался. За десять минут я долетел до Усманова и все так же быстро нашел нужный дом. Вообще, я заметил, что когда ищещь что-либо по их просьбам, то находишь быстро и без геморроев.

Мужик вылез одновременно со мной, и мы переглянулись через крышу, типа я пошел, ты со мной идешь, или как? Мужик почему-то улыбнулся, улыбка у него была какая-то такая радостная, как у Гагарина, и он дал мне понять своей движухой, что давай иди сам, мне типа тут делать нечего. Я взял калитку за кольцо и подолбил по грязно-зеленой двери.

Открыл мужичок, типичный деревенский урод, мелкий, в грязных китайских обносках. Я изложил ему цель визита, и он, приоткрыв пошире калитку в знак того, что приглашает следовать за собой, потрусил в дом. Идя за ним, на ходу отметил, какой ублюдский и непереносимо тупой у него в доме воздух. Я с самого раннего возраста всегда оцениваю дом, в который вхожу, по его запаху. По такой теплоте и липкости, которые на самом деле никакая не липкость и никакая не теплота, просто я дал этим ощущениям вот такие имена еще в восьмилетнем возрасте, да так с тех пор и повелось. Дом, где живут не обязательно хорошие для меня, но нормальные люди, пахнет обычно, воздух в нем к телу не пристает, и тем более не пристает к лицу. Он немного холоднее уличного, и в смысле обычных запахов довольно сдержан. Здешний же мокрый, студеный, пустой какой-то смрад просто с ног валил, и его интенсивность можно было уподобить разве что амбрэ, образующемуся после команды «отбой» в военно-строительной роте. Я уловил также запах трупа из сарайчика во дворе. Тело не могло начать разлагаться — слишком рано, да и на улице январь, но это тоже мое личное — трупы я чую метров за сто, даже проходя мимо многоквартирного дома могу почуять труп в квартире, но это если ничем не отвлечен, типа оживленного разговора.

Отворив прихлопнутую шустрым уродцем дверь, я склонился и пролез в дом. В нос словно с ноги врезали, смрад в доме стоял неестественный. Я даже как-то растерялся, и некоторое время не мог сфокусировать взгляд — не получалось проморгаться, резкость не желала наводиться. В доме одновременно находилась прорва суетящегося и галдящего народу, человек как бы не пятнадцать; в основном бабы. Уродец ловко ввинтился между ними и исчез. Две бабы почему-то сразу окрысились на меня, видимо, перенеся на визитера отношение к покойнице, но я уже подсобрался и мне было на них глубоко насрать. Я стоял, отрешенно глядя на их извивающиеся рты, и недоумевал — хули толку, неужели непонятно, что мне так насрать на них; на все, что они скажут и не скажут; на то, есть они вообще или нет…

Тут меня ожгло — епть, че-то все как растворилось, а на мутном фоне остались только два мерзко кривляющихся рта, похожих на изнанку червивого груздя, это ж эти суки меня хавать пытаются! (Бабы пьют человека пиздой, только обычно она выглядит как плавающий на уровне груди рот) Во бляди, — рассердился я, — невозможно, блядь, расслабиться, тут же кто-то пристроится! Я угрожающе выдохнул и посмотрел на них, и они показались мне чем-то маленьким, холодным, слипшимся и отвратительным. Как яйца! Сила вышла смехом, пришло очень смешное сравнение — они были похожи на отрезанные от мертвеца яйца, облепленные пылью и мусором, влажные, холодные и бессильные.

Бабы тут же бросили дерзить, одна убежала вглубь дома, а вторая, та что потолще, как ни в чем ни бывало продолжала возиться с тестом на столе.

…Ептыть! Эта вон даже не понимает, что делает! Н-да… — подумал я, — домик. И сук этих кто-то спецом научил, они вон вообще никакие, а уже смотри чем промышляют! Сами хуй додумались бы!.. — мне окончательно надоело стоять в этом гадюшнике, и я даже хотел уйти, забив на все эти памятки и прочие старушечьи причуды, но тут появился давешний кривоногий уродец с какой-то хренью в правой руке. Подойдя ко мне вплотную, он довольно борзо спросил, а че это я тут стою улыбаюсь, типа покойник в доме, а ты тут улыбаешься. Я на секунду замер, не зная, как реагировать, но что-то поддержало меня, и я вдруг понял — да хули с этим чмом базарить, он харчка не стоит, не то что базара. Отчего-то рассердившись, я вырвал у него сверточек и вышел из дома.