Книга Возвращение - Хокан Нессер

Забудется и канет в Лету. Разве это не одно и то же?

Забудется и канет в Лету.

Она беспокойно вздохнула. Разве не проще оставить все как есть? К чему снова копаться в прошлом? Сколько боли это принесет? Неужели он никогда не прекратит ее преследовать, как… как… как это теперь называют? Полтергейст? Что-то в этом роде.

Но оставалось смутное, загнанное глубоко внутрь и, тем не менее, назойливое чувство вины. Именно оно не давало покоя. Удастся ли от него избавиться, оставшись в стороне и в этот раз? Хороший вопрос, без сомнения.

При самом оптимистичном прогнозе ей осталось жить еще лет десять – двенадцать, рано или поздно придется оказаться там.

То есть предстать перед Создателем. И тогда совесть должна быть чиста.

Конечно. Она со вздохом встала и выключила телевизор. Об этом нужно хорошо подумать.

К тому же на самом деле ничего, ну ничегошеньки не говорит о том, что это действительно он. Ни малейшего факта.

Наверняка это просто нервы.

Она выехала рано утром. Проснулась она в полшестого – еще один знак неотвратимо приближающейся старости. Встала, позавтракала и еще до семи выгнала из гаража машину.

Движение не было интенсивным, и, с трудом выехав из города на холмистую сельскую местность, она осталась на дороге практически одна. Утро обещало прекрасный день: тонкая дымка тумана медленно растворялась, а солнце светило все ярче. Она остановилась отдохнуть и выпить чашку кофе в живописном отеле между Герлахом и Вюрплатсом. Сидя в кафе и листая утренние газеты, пыталась собраться с мыслями и совладать со снедающим ее беспокойством. О нем в газетах ни слова. Ни в одной.

Она проехала Линзхаузен без остановок и около половины десятого уже оказалась на месте. Выйдя из машины, подошла к двери дома. С трудом ее открыла и вскоре поняла, что дело вполне может обстоять так, как она предположила.

Конечно, уверенности в этом нет, но раз уж она зашла так далеко, ничего другого не остается, кроме как позвонить в полицию.

Что она вскоре и сделала, с телеграфа в Линзхаузене; сообщение в полицейском участке Маардама в десять часов и три минуты утра принял практикант Питер Виллок.

Через десять минут криминальный инспектор Роот без стука вошел в кабинет своего коллеги Мюнстера и сообщил с нескрываемым возбуждением:

– Думаю, что он у нас в кармане.

10

«Спать, – думал он. – Просто спать».

Вопреки ожиданиям, несколько часов до больницы не стали апофеозом одиночества, а возможно, Понимание – именно так, с большой буквы, – преследовало его в виде множества голосов по телефону и не давало отдохнуть эти несколько часов.

Все эти люди не то чтобы хотели попрощаться, по крайней мере, этого нельзя было сказать по их голосу. Но все же на случай, если вдруг случится непредвиденное, они желали успокоить себя тем, что хотя бы поговорили с ним в этот последний вечер.

Первой позвонила Рената. Как кошка вокруг тарелки каши, она ходила вокруг да около: рассказала о летнем доме, который когда-то был их общим, о книгах, которые не читала, а лишь видела, о своем брате и невестке (брата он терпеть не мог, а с невесткой каким-то чудом раньше даже находил общий язык), и только потом, после двадцати минут пустой болтовни, она незаметно перешла к операции.

Страшно?

Нет? Ну что же. Конечно, она другого от него и не ждала. Может быть, он позвонит, когда все будет позади?

Он почти пообещал. Все что угодно, только бы она не начала жужжать, что им неплохо бы снова сойтись. Они не жили вместе уже три года, и если он порой о чем-нибудь и жалел в своей жизни, то точно не о разводе с Ренатой.

«Возможно, только поэтому наш брак не был несчастным, – подумал он вдруг. – То есть как раз потому, что мы вовремя разошлись».

Рейнхарт как-то сказал, что депрессивным людям нужно держаться друг от друга подальше. Сумма всегда больше слагаемых. И намного больше.

Потом позвонил Малер. Не успел Ван Вейтерен закончить предыдущий разговор, как на проводе оказался старый поэт.

Видимо, он обмолвился о Понимании в клубе, да, конечно. Скорее всего, во время шахматной партии в прошлую субботу или неделей раньше. Во всяком случае, он не ожидал. С Малером они не были особенно близки – в общепринятом понимании, – или же их безмолвное общение в накуренном зале содержало нечто большее, чем он предполагал. Или позволял себе предполагать. Вообще-то он над этим не задумывался, но так или иначе звонок Малера стал сюрпризом.

– Думаю, что мы еще сыграем, – сказал Малер.

– Да, я скоро вернусь. Ничто так не повышает способности, как двухнедельное воздержание.

Малер рассмеялся своим глубоким смехом и пожелал ему удачи.

Напоследок позвонила, естественно, Джесс.

Издалека слала дочерние объятия, но обещала через несколько дней навестить его с корзиной винограда, шоколадом и внуками.

– Ни за что, – протестовал он. – Держи детей за сто миль от зрелища синеющего старикашки! Они меня до смерти напугаются.

– Ерунда, – ответила Джесс. – Я потом свожу их в мороженицу, и они все забудут. Я знаю, что ты до смерти боишься операции, хотя конечно же станешь категорически это отрицать, если кто-то спросит.

– Стану категорически отрицать, – подтвердил Ван Вентерей.

Как и Малер, она рассмеялась. Потом он поговорил на школьном французском с двумя трехлетними внуками, которые, разумеется, тоже грозились в скором времени его навестить. Если он правильно понял. И надо признать, они здорово переживали и даже попытались его подбодрить.

– Там делают укольчик, и человек засыпает, – сказал один.

– А мертвых они увозят в подвал, – успокоил другой.

Когда уже и это оказалось позади, пришла пора выезжать.

Он, как всегда, оставил ключ госпоже Грамбовской, соседке снизу, и вокруг седовласой преданной служительницы веры, как ему показалось, в этот вечер витало примирение, словно сияющий нимб. Она взяла его ладонь в свои руки и осторожно ее погладила, прежде, за все годы, что он ее знал, она никогда не позволяла себе такого жеста.

– Прощайте и будьте осторожны.

«Похоже, что они все здорово разочаруются, если я выкарабкаюсь», – подумал Ван Вейтерен, садясь в такси. Кстати, недурное напутствие. Быть осторожным! Когда он будет лежать там, накачанный лекарствами и разрезанный, то, конечно, чертовски важно будет не допустить какой-нибудь неловкости. Надо запомнить.

Оказалось, что не позвонил только Эрих, но, может быть, он пытался днем. Матч против Мюнстера и поход в бар заняли почти весь день, в результате комиссар находился дома не больше двух часов. Надо думать, что в тюрьме пользоваться телефоном разрешают только в определенное время.