Книга Сфера-17 - Ольга Онойко

Морелли спросит, что мы будем делать, и Эшли Кейнс – товарищ Кейнс – ответит: «Надо делать революцию. Революция всё спишет».

– Лев, – сказал Николас, – что вы знаете о личной жизни Эрвина Фрайманна?

Шукалевич поднял глаза от экрана монитора.

– Всё, – ответил он, – абсолютно всё. А почему вас это интересует?

Николас помедлил. Начупр внутренней безопасности смотрел на него с благожелательным, немного ироничным интересом.

– Он производит странное впечатление, – наконец сказал Реннард. – Он мне подозрителен.

– Вот как? – Шукалевич встал, прошёлся по тесному пятачку между окном и собственным креслом. – Подозрительные люди – это по части моего ведомства, Николас, вы пришли по адресу.

Николас понимающе усмехнулся в ответ.

– Я готов ответить на ваши вопросы, – продолжал Шукалевич. – Но мне, как профессионалу, перед этим было бы интересно узнать о ваших личных впечатлениях. Или у вас есть вещественные доказательства?

– Нет, – сказал Николас, – никаких вещественных доказательств. Если бы они были, я бы вас не побеспокоил.

Шукалевич потёр пальцами щёки. Его лицо казалось явственно несимметричным: модную короткую бороду с левой стороны пробороздил шрам. Шукалевич им гордился: это было почти боевое ранение. Во время Гражданской правительственным войскам удалось подбить машину одного из вождей революции… «И отшлифовать не хочет, – подумал Николас, – и бороду отрастил, чтоб заметнее было… Стерлядь, холёный ублюдок…»

Шукалевич улыбнулся. Реннарда охватил холод. «Прекратить эти мысли! Они же читаются по глазам!..»

– Что вас тревожит? – мягко спросил Шукалевич.

Николас помолчал, опустив взгляд.

– Товарищ Фрайманн производит впечатление надёжного человека, всецело преданного нашему делу, – медленно, раздумчиво проговорил он. – Очень надёжного. Очень преданного. Настолько, что это кажется странным. Он как будто кем-то придуман таким. Чёрный Кулак революции, легенда, человек, напрочь лишённый слабостей. Так не бывает.

Шукалевич сел и обхватил подбородок ладонью. Он слушал с большим интересом.

«Я говорю правду, – подумал Николас, – иначе никак: людям из внутренней безопасности можно говорить только правду, лжи они не поверят. Но правду тоже можно подобрать умело. Я действительно хочу знать всё об Эрвине Фрайманне. Мне очень, очень интересно, что о нём знает внутренняя безопасность. Посмотри мне в глаза, Лев, – я искренен, я чист. Я даже верю в то, что ты Лев, а не Стерлядь. По крайней мере пока сижу у тебя в кабинете».

– Я надеюсь, мои подозрения беспочвенны, – сказал он, и это тоже были совершенно искренние слова. – Но я хочу доказательств. Мне часто приходится иметь дело с товарищем Фрайманном. Мы должны доверять друг другу.

– Да, – подхватил Шукалевич, – все мы должны доверять друг другу. Это главное. Без этого не будет спайки, не будет согласия, дело революции окажется под угрозой…

Николас кивал и ждал.

Краем глаза он успел оглядеть кабинет Шукалевича и отметить, что начупр внутренней безопасности неравнодушен к роскоши и чувству стиля. Роскошь старательно выдерживалась в стиле «независимый Циалеш легко обойдётся без импортных товаров». Всё было отечественного производства – начиная со слабосильного, морально устаревшего лэптопа и заканчивая шторами. В других Управлениях так и висел дореволюционный импорт – пылеотталкивающая ткань-хамелеон, по желанию менявшая прозрачность и цвет. Никто просто не озаботился тем, чтобы её менять, служила она долго. Шукалевич озаботился.

Стенные панели – не композитные импортные, а из местного дерева. Да и картины на них – кисти своих художников… «А картины-то новые, – подумал Николас. – Пожалуй, что и краски отечественные. Ты отвечаешь за пропаганду, Стерлядь, тебе нужно как-то имитировать работу в этой области. Истерическое воспевание всего нашего – приём грубый, но бросающийся в глаза. Мы пока тебя терпим, Стерлядь, и халтуру твою тоже терпим».

– Кстати, – полюбопытствовал Шукалевич, – как обстоят дела в вашем Управлении? Возможно, комбат не единственный, кто вызывает у вас подозрения?

Николас сплёл пальцы в замок и мрачно скривил губы.

– Об этом я тоже хотел поговорить с вами. Вопрос весьма серьёзный.

– Вы начали с менее важного?

– Чтобы потом о нём не забыть… Лев, вы знаете, что на меня покушались?

– Да, разумеется. – Шукалевич покивал, лицо его стало озабоченным и тревожным. – Мне также известно, что все замешанные в этом деле мертвы, а живые подозреваемые как на подбор оказались невиновны.

Николас безнадёжно развёл руками.

– Моя служба безопасности занимается бандитскими притонами и сходками анархистов. Собственно, по этой линии я и сотрудничаю с товарищем Фрайманном… Организованные контрреволюционные заговоры нам не по зубам. Это ваше дело.

– Я им уже занимаюсь, – уверил Шукалевич. – О результатах говорить рано, поэтому я о них не говорю. Но взялись мы плотно. Судя по всему, – и он наклонился к Реннарду через стол, сузив глаза, – это очень серьёзно. Разветвлённая организация. Штат боевиков…

«А ведь он говорит правду, – подумал Николас, с уместной тревогой глядя в ясно-серые глаза Стерляди, – сущую правду. Прямо как я. Мы отзеркаливаем друг друга. Да, у Стерляди весьма разветвлённая организация: на него работает половина Управления внутренней безопасности… Зато вторая половина работает на меня».

– …далеко идущие планы, – закончил Стерлядь. – Но мы прижмём их, Николас. В самое ближайшее время прижмём.

Реннард выпрямился в кресле, демонстрируя хорошо скрытое потрясение и явное благоговение перед мощью внутренней безопасности. Шукалевич добродушно сощурился и сложил губы в куриную гузку.

– Я вам полностью доверяю, – серьёзно сказал Николас, – товарищ. Этим должен заниматься профессионал.

«Будьте осторожны, – посоветовал он напоследок, пожимая Николасу руку, – будьте очень осторожны, товарищ».

Управление внутренней безопасности располагалось на самой набережной. Сейчас был высокий прилив, слияние лун: штормило, волны ударяли в массивное ограждение, порой перехлёстывая его. Пока Николас шёл к машине, его дважды обдало снопом брызг.

Он вырос на берегу и распознавал настроение моря по запаху, как зверь. Возле фермы море жило своей жизнью: немногочисленные людские селения не тревожили его, настроение его менялось вольно, подчиняясь только циклам двух естественных спутников. Море, омывавшее Плутоний-Сити, было испуганным и недобрым, настороженным и печальным.

Сев в машину, Николас попросил водителя сделать круг над городом. Тот понимающе уточнил, не сесть ли где-нибудь в парке, и Николас ответил: нет, нет… Едва ощутимая вибрация движущейся машины успокаивала его, и, кроме того, в парке он бы не смог отделаться от мысли, что теряет драгоценное время зря. Пока машина шла, можно было не торопиться…