Книга Восток, Запад и секс. История опасных связей - Ричард Бернстайн

Таким образом, Восток являл западным людям совершенно иной подход к важной стороне жизни, иной взгляд на стремление к наслаждениям, и для многих мужчин это открывало путь к будоражащим, лишенным налета греховности возможностям, противиться которым было невозможно. Конечно же, были и те, у кого слухи о восточных сексуальных обычаях вызывали отвращение, и они начинали видеть в Востоке логово беззакония, нравственное чудовище, новый Содом, отчаянно нуждавшийся в моральных и религиозных наставлениях. Восток, как выразился писатель Иэн Бурума, одинаково привлекал и миссионеров, и распутников, но одни желали искоренить языческую вседозволенность, а другие стремились воспользоваться ею, хотя последних, похоже, было гораздо больше, чем первых. Я говорю здесь о почти исключительно мужском западном явлении по той простой причине, что на Восток отправлялись в основном только западные мужчины, и та сексуальная культура, которую они там находили, создавалась мужчинами для удовольствия мужчин. Тысячи западных людей – управляющих Ост-Индской компанией в британской Индии, французов, владевших каучуковыми плантациями в Камбодже, американских пехотинцев, получавших отпуск после выполнения боевых заданий во Вьетнаме, – обнаруживали, что сами на манер султанов и императоров прежних эпох могут обзавестись гаремами, пусть и на чужой земле.

Именно этим и занимался Китайский Прощелыга, живя в соответствии со своими желаниями в китайском раю (как он сам выразился), и именно поэтому его хвастливые рассказы об одержанных победах вызвали такой гнев. Парадокс заключается в том, что, хотя Китай постепенно возвращал себе прежний статус очага восточной культуры, он в то же время успел перенять и усвоить многие западные сексуальные воззрения. И потому, несмотря на то что страна снова предлагала западным людям те удовольствия, в которых отказывала им на протяжении тридцати с лишним лет, происходящее вызывало у нее чувство стыда и унижения.

Подобно западным мужчинам, жившим семьдесят пять или сто лет назад в Индии, Шанхае и Танганьике (нынешней Танзании), Китайский Прощелыга обзавелся гаремом в Шанхае, и многим китайцам это не понравилось (хотя многие китайцы и сами заводили гаремы). Можно не сомневаться, что в настоящем гареме, какие были, скажем, у хана Хубилая (Кубла-хана) или императора Цяньлуна из великой династии Цин, у его обитательниц было гораздо меньше свободы действий и передвижений, чем у бывших студенток Китайского Прощелыги. Кроме того, в настоящем гареме женщины являлись исключительной эротической собственностью одного мужчины, который мог спать с ними, – если только они не надоедали ему, как часто случалось, и он не дарил их кому-нибудь из министров, полководцев или даже чужеземных правителей, с которыми ему хотелось поддерживать дружеские отношения.

И все же, если закрыть глаза на эти “технические” различия, статус иностранца и преподавателя позволял Китайскому Прощелыге ощущать себя маленьким императором, у которого имеется собственный ней-гун, пускай даже этим ней-гуном чаще всего служили шанхайские гостиничные номера с почасовой оплатой. Больше всего поражало то, что в первые годы нынешнего века один нескромный иностранец недвусмысленно заявил: даже ничем не примечательный учитель английского, представитель народа, который некогда презирали здесь за кирпичный цвет кожи и дурной телесный запах и которому в годы маоизма отказывали в постельных утехах с местными женщинами, теперь тоже мог обладать гаремом.

Глава 2

Весь мир как бордель для белых

19 мая 1887 года лондонская “Пэлл-Мэлл газетт”, редактора которой всерьез тревожил происходящий, по его мнению, упадок нравственности среди британцев, напечатала статью анонимного автора, сообщившего соотечественникам о великом позоре Британской империи. Имперскими делами, напоминал автор, занималось пятьсот тысяч солдат и полицейских, чиновников и клерков в колониях, главным образом мужчины, причем по большей части неженатые. И огромное количество этих людей прискорбным образом опустились “до уровня язычников”, вступив в “безнравственные связи с туземками”. Таким образом, продолжал аноним, британское чиновничество стало рассматривать “английскую мораль как исключительно местное явление, которое следует оставлять дома наряду с маринадами “Кросс энд Блекуэлл” или горчицей “Кинс”, поскольку за пределами родины можно найти соответствующую замену, гораздо более подходящую для местных условий”.

Если оставить в стороне взгляды автора на сравнительные достоинства “безнравственных язычников” и приверженцев “английской морали”, то приводимые им факты, касавшиеся связей англичан с “туземками” в пределах империи, где никогда не заходит солнце, достаточно точны. Новости распространялись и тогда, и среди них были известия о том, что управляющие и солдаты, откомандированные в различные британские колонии, сожительствовали с огромным количеством колонизованных женщин. Это не означает, что сексуальные отношения между британцами и жительницами Индии, Цейлона (сегодняшней Шри-Ланки), Танганьики и Малайи были обычным делом, как представляет себе анонимный автор письма в газету. В конце XIX и начале XX века чаще, чем раньше, британские солдаты и чиновники, отправляясь на службу в далекие колонии, старались брать с собой жен, и сексуальные связи с туземными женщинами, девушками, мужчинами и мальчиками завязывались реже, хотя, конечно, такие связи никогда не прекращались. Статья в “Пэлл-Мэлл газетт” появилась в рамках так называемого движения за чистоту, зародившегося в конце XIX века. Газета ревностно подхватила затеянную кампанию, пропитанную викторианским духом, и принялась с переменным успехом внедрять строгость в сексуальные нравы британцев за рубежом. На протяжении всей истории колониализма в Британии находились люди – быть может, начиная с философа Эдмунда Берка, – которые приходили в ужас от последствий колониального владычества в сфере сексуальных отношений и которые к тому же подозревали, что полнейшее попрание “английской морали” и является сутью самого колониализма. Однако “движение за чистоту” имело иную направленность: оно являлось абсолютно проимперским. “Пэлл-Мэлл газетт” высказывала сугубо расистскую обеспокоенность, которую разделяли представители довольно странной и пестрой коалиции феминисток, церковников, квакеров и отдельных личностей вроде Роберта Баден-Пауэлла (создателя скаутского движения) и Горацио Герберта Китченера (главнокомандующего британскими войсками в Британской Индии). Все они тревожились по поводу того, что обычаи типа временного сожительства с туземками и покровительства местным публичным домам размывают необходимую грань между британцами и колонизированными народами, а это, в свою очередь, умаляет славу и престиж империи.

На протяжении большей части истории империи, во всяком случае начиная с учреждения в XVII веке Ост-Индской компании, многих (если не большинство) солдат и чиновников, отправлявшихся в Африку и Азию для выполнения заданий британской Короны и управления делами Ост-Индской компании, нисколько не тревожили подобные соображения. Они действительно оставляли на родине ту сексуальную этику, в рамках которой были воспитаны, и ради собственного удовольствия и удобства, для избавления от одиночества и утоления желаний приспосабливались к местным условиям. Скорее всего, они скучали по маринадам “Кросс энд Блекуэлл” гораздо больше, чем по эротическим запретам, царившим на родине. Редьярд Киплинг, писавший, пускай не прямолинейно, о чувственных удовольствиях ночного Лахора (в нынешнем Пакистане), где он в молодости провел несколько лет газетным репортером, наверное, имел в виду вообще “бремя белого человека”.[4]А Рональд Хайам, один из ведущих исследователей британского колониализма из Кембриджского университета, написал, что одной из сторон колонизации было “превращение всего мира в бордель для белых”.