Книга Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век - Александр Эткинд

Внешнеполитические лозунги большевиков – мир без захватов, самоопределение наций, антиимпериалистическая пропаганда – были близки Вильсону, но непонятны германским партнерам на этих неравных переговорах; позднее на переговорах в Париже, эти русско-американские идеи окажутся столь же чужды британским и французским лидерам. Но и у только что пришедших к революционной власти Ленина и Троцкого, и у служившего второй президентский срок Вильсона лозунги трагически расходились с делами. Своим обращением к большевистской России Вильсон надеялся повлиять на ее позицию в Брест-Литовске и не допустить ее сепаратного мира с центральными державами. Затягивая переговоры, большевики ждали революцию в Германии, но также и практическую помощь из Америки. Однако за «Четырнадцатью пунктами» Вильсона, которые наверняка вдохновили российских переговорщиков, не последовала американская помощь. Немцы торопились с подписанием этого договора, чтобы перебросить войска на Западный фронт. Европа еще воевала; начало Брестских переговоров на год опередило начало Парижских переговоров, которые закончили Первую мировую войну. Российская сторона затягивала переговоры, пытаясь и прекратить непосильные ей сейчас военные действия, и не допустить кабального соглашения, которое навязывали немцы. Большевики доверили эту тактику Адольфу Иоффе, профессиональному врачу и подпольщику, верному помощнику Троцкого; получив медицинское образование в Вене, где он был пациентом психоаналитика Альфреда Адлера (однофамильца куда более известного тогда Виктора Адлера), Иоффе был одним из лидеров недавнего восстания в Петрограде. Потом его усилил сам Троцкий: чтобы затягивать переговоры, нужен «затягиватель», шутил Ленин.

Несмотря на поражение, Германия распространила свое влияние на Восточную Европу, сформировав там линию зависимых государств от балтийских стран до Польши, Украины и новой Турции. С точки зрения лидеров Антанты, в этом свете можно было забыть о тезисах Вильсона и вернуться к секретным протоколам. Ответом Антанты на Брестский мир стало недопущение России к парижской мирной конференции, которая готовилась осенью 1918 года и должна была определить исход Первой мировой войны. Подозревая большевиков в пособничестве немцам, Антанта высадила десант в Архангельске и Владивостоке. Администрация Вильсона поддерживала Колчака, который провел немалую часть 1917 года в Америке, и верила в его успех. У французов и англичан были свои фавориты среди анти-большевистских сил, сражавшихся в русской Гражданской войне на просторах бывшей Российской Империи. В октябре наркомат иностранных дел большевистского правительства через норвежского атташе передал ноту президенту Вильсону. Повторяя формулы, взятые из речей Вильсона (например, принцип национального самоопределения или сравнение России с лакмусовым тестом доброй воли), большевики требовали эвакуировать войска Антанты, которые стояли в Мурманске, Архангельске и Сибири, и вернуть золото, похищенное белочехами из Казани. В ответ они обещали прекратить военные действия. Еще большевики утверждали, что выражают волю нации, и издевательски добавляли, что этим они отличаются от американского правительства. Но уже скоро, писали они в этой ноте, власть Советов установится во всем мире, что положит конец войнам и страданиям народов. Пока что они предлагали американскому президенту и будущей Лиге Наций аннулировать все военные, а заодно и предвоенные долги, особо оговаривая свое нежелание платить огромный долг Франции.

В начале ноября 1918 года Буллит составил для госсекретаря Лансинга подробные Меморандумы о «большевистском движении в Европе» и о ситуации в Германии. Эти тексты признавали победу большевиков в России свершившейся несмотря на то, что там разгоралась Гражданская война. Буллит предсказывал, что в балтийских землях, Польше и Украине большевики придут к власти, как только оттуда уйдут немцы. В Софии уже установился социалистический режим, и подобный режим скоро установится в Будапеште, а также в Тироле, Хорватии и Богемии. Волнения шли повсеместно, от Швеции до Италии. Вена и Константинополь были на грани массового голода, который, писал Буллит, является питательной средой для всеевропейского большевизма. Даже во Франции и Уэльсе появляются влиятельные силы, «полубольшевистские» по своему характеру. Социал-демократы контролировали все германские земли, и у Буллита не было сомнений, что новое правительство Германии будет социалистическим. Он предлагал американской администрации сделать ставку на умеренные социалистические партии, которые одни могли противостоять большевикам.

Симпатизируя Эберту, Буллит сравнивал его с Керенским, а лидера немецких коммунистов Карла Либкнехта с Лениным; при этом Буллит вполне признавал ответственность Запада, и особенно Америки, за события в России. «Керенский потерпел поражение отчасти вследствие собственных ошибок, а отчасти вследствие того, что Соединенные Штаты и их союзники не приняли всерьез его просьб о материальной и идейной помощи. Сейчас существует серьезнейшая опасность того, что Эберт падет по той же причине… Если мы не будем поддерживать Эберта…, Германия достанется большевикам. За ней последуют Австрия и Венгрия. И оставшаяся часть Европы вряд ли избежит той же инфекции» [28].

Другим фаворитом был Виктор Адлер, лидер австрийских социал-демократов, необыкновенно успешный политик, только что ставший первым министром иностранных дел Австрийской республики, но удержавшийся на этом посту меньше двух недель. Даже Троцкий, критикуя Адлера за умеренные убеждения, высоко ценил его, хотя и писал с юмором (1913): «Врач-психиатр по первоначальной специальности и притом хороший психиатр, Адлер не раз говаривал в своем выразительном стиле: “Может быть, именно то обстоятельство, что я своевременно научился обращаться с обитателями психиатрических больниц, подготовило меня к общению с австрийскими политическими деятелями”». Буллит писал об Адлере, что тот является «вполне надежным человеком и главной надеждой тех, кто рассчитывает спасти Австрию от большевизма». Однако его положение в Вене непрочно, считал Буллит: молодые члены той же партии настроены более радикально, чем Адлер, и в городе уже организованы Советы. Потому правительство Адлера в Вене, как и правительство Эберта в Берлине, заслуживают срочной поддержки, писал Буллит в этом меморандуме. Буллит предлагал срочно направить в Берлин Герберта Гувера, который был тогда главой Американской Администрации Помощи (ARA), и снять угрозу голода в Германии. Подобные предложения Буллита обычно тонули в бюрократической переписке, но позднее Гувер все же наладил продовольственную помощь Германии. Разруха и голод – родители большевизма, писал Буллит, и если центральную Европу оставить в нынешнем состоянии, никто не сможет удержать ее от диктатуры пролетариата, от убийств и грабежей. Буллит формулировал здесь принцип, который был непонятен Вильсону и Лансингу (хотя, вероятно, близок Хаусу). Борьба между капитализмом и социализмом, объяснял он, переросла в борьбу между умеренными демократами-социалистами и антидемократически настроенными большевиками. «Борясь с большевистским движением в Европе, надо научиться различать между двумя видами социалистов: теми, кто пытается сразу и силой установить диктатуру пролетариата и для этого прибегает к террору и убийствам, и теми, кто стремится мирными средствами установить демократические правительства, представляющие всех, кто работает руками и головой». Подобно Виктору Адлеру, умеренные социалисты были врагами большевиков, писал Буллит, и именно они заслуживают американской поддержки. Более того, эти люди – подлинные наследники американской революции: «На политической арене 20 века, движение за социальную демократию занимает то же положение, которое в 19 веке занимало движение за политическую демократию». Противодействовать таким движениям нельзя, писал Буллит, приводя многие примеры от французской до русских революций; их надо направлять, делать их союзниками, и демократическая Америка – тоже наследница революции – способна на это. Много позже, после Второй мировой войны, этот принцип – поддержка некоммунистического левого движения – станет одним из главных инструментов европейской политики американских администраций.