Книга История княжеской Руси. От Киева до Москвы - Валерий Шамбаров

Культуру греков св. Владимир перенимал весьма охотно, но… только лучшее. Приглашал архитекторов, мастеров, иконописцев. А превращать Русь в окраинный филиал Византии он отнюдь не намеревался. Греческое духовенство доказывало, что пиры и скоморохи — грех. Разъясняли, что князь таким образом роняет свое достоинство. Правда, их собственный младший соправитель Константин пил сверх меры, проводил время на ипподромах и ристалищах, но это грехом не было и достоинства не роняло. Нет, Владимир доводам не внимал, пристраиваться к византийскому этикету даже не думал.

Сам государь был человеком очень культурным для своего времени, любил чтение, «книжную премудрость». Но ведь и эта премудрость приходила в основном через Болгарию. Среди книг той эпохи, популярных на Руси, известны «Евангелие учительное Константина Болгарского», природоведческий «Шестоднев» Иоанна Экзарха Болгарского, энциклопедический «Изборник» — перевод с греческого, сделанный для болгарского царя Симеона. Из Болгарии шли и переводы исторических хроник, житий святых, эпических поэм. Владимир считал не грешным учиться чему-то полезному и у других народов. Специально направил гостей-купцов в Рим, Иерусалим, Багдад, Египет «посмотреть обычаи». Опять же, может быть, завязать полезные контакты.

Нежелание св. Владимира следовать курсу, который ему навязывали, вызывало трения. Случилась накладочка и с церковной собственностью. В Византии многие иерархи становились очень состоятельными людьми, крупными землевладельцами. На Руси церковь тоже жаловали щедро, но Владимир в церковном уставе четко зафиксировал апостольское правило, что достояние церкви — это «нищих богатство, церквам, монастырям, пустыням подъятие, живым прибежище, а мертвым памяти». В свою очередь, и у государя были серьезные претензии к грекам. За германскими монархами Константинополь признал титул императоров, пусть и «варварских». А куда более могущественного властителя Руси упорно именовал «архонтом». Это означало не более чем «князь». Мало того, титул архонта носили правители византийских провинций. Что ж, коли так, св. Владимир вспомнил другой титул, его носили еще Гостомысл, Рюрик: великий каган. Титул тюркский, но по рангу он соответствовал царскому[34][35].

Проводником политики Константинополя в Киеве должна была стать не только митрополия, но и супруга государя. Не зря же говорят, «ночная кукушка дневную перекукует». Но с ролью «кукушки», ни ночной, ни дневной, Анна не справилась. Влияния на мужа она не оказывала ни малейшего и не отметилась ни в одном значительном деле. В летописях о ней от свадьбы до смерти не упоминается вообще ничего. Дважды мелькнула в хрониках, а в промежутке будто ее и не было[36]. Единственная добрая характеристика — построила на Руси «много церквей». Ясное дело, греческих. А ее супруг строил отечественную.

При св. Владимире на Руси уже появились первые монахи. Набожный юноша Антиппа из Любеча уехал на Афон, принял там постриг с именем Антония, вернулся на родину и поселился на берегу Днепра в пещере, выкопанной разбойниками. Но подготовку священников из русских кандидатов греки притормаживали, под разными предлогами отказывались рукополагать их, силились удержать собственную монополию. А великий князь не ходил к греческим священникам. Кстати, и Св. Причастие принимал не у них. Мало ли что? Береженого Бог бережет…

В 996 г. была завершена и освящена великолепная Десятинная церковь, Успенский собор. Лучший в Киеве. Да что там лучший — пока единственный на Руси храм подобного уровня. Но великий князь отдал его не митрополиту, не «царевниным попам». Весь клир он составил из херсонесских священников, а настоятелем назначил Анастаса Корсунянина — того самого, который пустил стрелу с запиской и помог взять город. Изменника Византии, полностью связавшего судьбу с русскими.

Это уже был скандал, на грани явного разрыва. А церковный конфликт был однозначно связан с семейным. В общем-то супружеская жизнь Владимира и Анны получилась такой, что никак не позавидуешь — ни ему, ни ей. Да и каким могло быть супружество, если жена заранее настроила себя, что ее «заживо хоронят»? Если муж заведомо был для нее «грубым скифом», неполноценным чудовищем? А себя воспалила мыслью, что она — эдакое жертвоприношение во имя империи? И на тебе… жертвоприношение получилось напрасным. Супруг превращаться в «ромея» не намерен, а слушаться советов, внушаемых ему через жену, тем более.

Князь находился в походах, на пограничных рубежах, устраивал и оборонял государство, совещался с боярами, пировал с дружиной — а княгиня все это время варилась в замкнутом пространстве терема, в одном и том же кругу с греческими дамами и служанками, евнухами, «царевниными» священниками. Растравляла себя воспоминаниями о Константинополе, раздражалась непохожей жизнью, манерами русских, поведением Владимира. Сюда за поддержкой наведывался и митрополит, шастали его присные, шушукались, вырабатывали выигрышные, как им казалось, ходы.

Когда муж, усталый и измотанный, или наоборот, радостный и окрыленный, появлялся в покоях супруги, много ли он находил душевного тепла, сочувствия, внимания? Ждали ли его любящие жадные объятия? Нет, ждали косые взгляды, нервно поджатые губы. Ждало неприязненное и напряженное тело. В самые неподходящие моменты — попытки поучать. Когда что-нибудь не по шерсти Константинополю — слезы и истерики. Потом в ее разговорах с приближенными выплескивались сплетни и обиды. А Владимир был бы плохим князем, если бы не имел в окружении Анны собственные глаза и уши.

Ответ государя на византийские происки, демонстративная передача Десятинной церкви Анастасу, вывел из себя греков, закрутил новые клубки интриг, и терпение Владимира лопнуло. Он решил покончить с таким положением. Перевести Русскую церковь под юрисдикцию Охридской патриархии и расстаться с Анной. Что было первичным? Впрочем, разделять было бы бессмысленно. Это были две стороны одной медали. Переход в лоно Болгарской церкви автоматически вызвал бы желание Анны разорвать с мужем. А расторжение брака с Анной автоматически означало разрыв с Константинопольской патриархией.

Разводы венценосных супругов в тех или иных государствах иногда случались. При этом жена обычно постригалась в монахини. А предлог у Владимира имелся основательный, его признавала Церковь во всех христианских странах — бесплодие жены. Восемь или девять лет для проверки было куда больше, чем достаточно. Но, если уж разобраться, то удивляться бесплодию Анны не приходилось. Наследственность-то у нее была очень неважной. По политическому престижу — недосягаемая по рангу невеста Европы, а с медицинской точки зрения — дочь хронического алкоголика Романа II и трактирной шлюхи Феофано. Здоровье у Анны было слабым (умерла в 48 лет), да и ее братья известны патологиями. Василий II вообще не интересовался женщинами. Константин VIII (как и Василий II), страдал садизмом, ходил в застенок любоваться на пытки…

Как бы то ни было, Русь изменила политический курс, а императорская сестра удалилась доживать век в монастыре. Сведений об этом не осталось ни в одной летописи. Потому что в них с 997 г. следует… обрыв на целых 17 лет! Вся вторая половина княжения св. Владимира оказалась из них удалена[37]. Последующие греческие митрополиты Киева постарались напрочь изъять этот период. Исторические события данных лет приходится восстанавливать по крупицам, по отдельным упоминаниям, иностранным источникам.