Книга Суши для начинающих - Мэриан Кайз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Восьмерка треф. Эшлин, что это значит?
– Успех в делах, – ответила Эшлин. – Твое выступление сегодня потонет в шквале аплодисментов.
– А как насчет успеха у девушек?
Карьера юмориста привлекала Теда по одной-единственной причине: он хотел найти себе подружку.
Стоит парню, даже если он страшен, как смертный грех, появиться на сцене – с гитарой ли, комическими куплетами, в шутовском наряде, с монологом о перебоях в работе городского транспорта, – можно смело гарантировать, что женщины найдут его привлекательным. Пусть размер зрительного зала – десять квадратных метров, а сцена – всего лишь пыльный помост высотой в тридцать сантиметров, стоя на ней, человек излучает необъяснимое обаяние. Тед не раз видел, как женщины кидаются на шею комикам, работающим на дублинских сценах, и полагал, что здесь его шансы встретить свою половинку намного выше, чем в службе знакомств. Нет, в настоящую службу знакомств он никогда не обращался. Единственная служба, к услугам которой прибегал Тед, была брачная контора Эшлин Кеннеди: Эшлин с завидным постоянством пыталась поженить всех своих одиноких друзей. Но из всех подруг Эшлин Теду нравилась только Клода, а она, к несчастью, была недоступна. Абсолютно.
– Возьми еще карту, – предложила Эшлин. На сей раз Тед вытянул Висельника.
– Тебе сегодня определенно повезет, – одобрила Теда Эшлин.
– Но ведь это Висельник!
– Ну и что?! Вот увидишь, все будет хорошо!
Концерт проходил в шумном людном клубе. Тед выступал где-то в середине программы, и, хотя другие, настоящие комики смешили народ вполне остроумно, Эшлин никак не могла расслабиться и получать удовольствие. Ей казалось, что Теда ждет неминуемый провал, если только выступление другого дебютанта будет мало-мальски успешным.
Дебютант номер один оказался нестриженым юнцом, отработавшим свой номер под Бивиса и Батхеда. Публика была безжалостна. Пока несчастному кричали: «Проваливай, козел!», у Эшлин щемило сердце за Теда.
И вот настал его выход. Под лучом прожектора Тед казался хрупким и беззащитным. Он рассеянно почесал живот, задрал футболку, продемонстрировав резинку трусов и темную поросль на груди. Эшлин одобрительно кивнула. Правильно, может, девушки заинтересуются.
– Входит сова в бар, – начал Тед. Зрители подняли лица. – Заказывает пинту молока, пакет чипсов и десять сигарет. Бармен говорит своему товарищу: «Смотри, говорящая сова».
Раздались редкие смешки, но все по-прежнему ждали развязки.
Тед занервничал и перешел к следующей шутке.
– У моей совы нет носа, – объявил он. Молчание. От напряжения Эшлин чуть не до крови впилась ногтями в ладони.
– У моей совы нет носа, – с легким отчаянием повторил Тед.
И тут Эшлин осенило.
– Как у нее с запахом? – севшим вдруг голосом спросила она.
– Ужасно!
Воздух сгустился от эмоций. Люди оглядывались друг на друга с искаженными мучительным недоумением лицами.
А Тед упрямо продолжал:
– Я встретил друга, а он мне и говорит: «Кто та дама, с которой я видел тебя на Грэфтон-стрит?» А я ему: «Это не дама, это моя сова!»
Вдруг до всех дошло. Смех, сначала тихий, становился все громче, набирал силу, гремел раскатами, и наконец зрительный зал просто лег. Справедливости ради надо отметить: была суббота, и все были пьяны.
Эшлин слышала, как за ее спиной громко шептались:
– Во дает! Полный отпад!
– Желтое и мудрое? – с хитрой улыбкой обратился к залу Тед.
Он уже держал зал, люди сидели, затаив дыхание, и ждали шутки. Тед победоносно улыбнулся.
– Сова, вывалявшаяся в креме!
От хохота чуть не снесло крышу клуба.
– Серое и с сундуком? Восхищенное молчание.
– Сова едет в отпуск. Серая сова, естественно. Зал снова дружно грохнул.
Маститые комики, выпустившие Теда на сцену в порядке великого одолжения, тревожно переглянулись.
– Уберите его, – прошипел Билли Велосипед. – Жалкий наглец…
– Мне пора, – грустно сообщил Тед публике, увидев, как Марк Диньян решительно проводит ребром ладони себе по горлу.
Зал разочарованно взвыл.
– Мы своими руками создали себе погибель! – шепнул Билли Велосипед Арчи Арчеру.
– Меня зовут Тед Маллинс, я рассказываю много старинных шуток. Или нет, может, совиных? – подмигнул Тед. – А вы – моя осовелая публика!
И ушел со сцены под хохот, свист, топанье ног и аплодисменты.
После концерта, проталкиваясь к выходу вместе со всеми, Эшлин слышала, как то тут, то там вспоминали Теда.
– Желтое и мудрое, прикинь? Я думал, умру от смеха.
– Этот Тед – чудо. Такая лапочка.
– А как он, помнишь…
– Задрал майку? Да, классно.
– Как думаешь, у него кто-нибудь есть?
– Да наверняка.
Вечеринка происходила в новом доме у набережной, в квартире Марка Диньяна. Поскольку и приглашенные тоже по большей части были комиками, Эшлин думала, что всю ночь будет корчиться от смеха, но особого веселья не наблюдалось, наоборот, царило какое-то странное уныние.
– Все жмутся, чтобы у них случайно идею не украли, – пояснила Джой, ветеран подобных сборищ. – Если им не платят, эти парни и под дулом пистолета шутить не будут… Так, ну и где он?
И пошла разыскивать человека-барсука. Эшлин налила себе вина. Сквозь толпу в гостиной она увидела Теда. Он гордо восседал в кресле, в порядке строгой очередности беседуя со смиренно ожидающими своего счастья девушками. У окна, безучастно глядя на маслянисто-черную воду реки, маячил сутулый парень. В его густых черных волосах виднелась седая прядь.
«Ага, – догадалась Эшлин, – таинственный и неуловимый человек-барсук собственной персоной!»
Джой вертелась поблизости, энергично его игнорируя.
Принимая во внимание человека-барсука, Эшлин решила не докучать подруге и отправилась бродить одна, потягивая вино. Навстречу ей попался Марк Диньян, и она сумела с ним немного поболтать.
– Может, потанцуем? – неожиданно предложил Марк, прерывая разговор.
– Что? Здесь? – удивленно переспросила Эшлин. Сто лет ее не приглашали танцевать незнакомые мужчины. – Нет, спасибо, я не настолько пьяна.
– Ладно, подойду через часик, – усмехнулся Марк.
– Отлично! – неискренне воскликнула Эшлин. Немного спустя она заметила, что Джой упоенно целуется с человеком-барсуком.
Потом она еще немного побродила по квартире. Вечеринка была скучнее некуда, но Эшлин с удивлением обнаружила, что ей нравится здесь. Такой душевный комфорт был для нее редкостью: она почти никогда не ощущала себя независимой единицей. Даже в самые благополучные моменты в глубине души таился крохотный осколок пустоты.