Книга Флэшмен в большой игре - Джордж Макдональд Фрейзер

— На прошлой неделе Совет по контролю решил направить в Джханси специального агента. Его задачей будет установить, что русские там затевают, насколько серьезны волнения в сипайском гарнизоне и постараться заключить сделку с этой ведьмой-рани, убедив ее, что лояльность по отношению к британской короне — в ее наилучших интересах. — Он постучал пальцем по столу: — А если и когда этот парень, Игнатьев, снова вернется в Джханси — то поработать и с ним также. Согласитесь, это задача не для рядового агента.

И тут, с волной поднимающегося во мне ужаса, я вдруг понял, кто, по их мнению, мог бы решить эту задачу. Но мне оставалось только сидеть и слушать с лицом внимательного идиота, в то время как дело шло к решительной развязке.

— Совет без колебаний выбрал вас, Флэшмен, а я одобрил это решение. Вам, конечно, это не известно, но я наблюдал за вами с тех самых пор, как стал министром иностранных дел. Вы готовый политический агент — и при том чертовски удачливый. Осмелюсь предположить, вы подумали, что работа, проделанная вами в прошлом году в Средней Азии, осталась незамеченной — но это не так. — Пам внушительно наклонился ко мне, покачивая своей огромной головой. — У вас лучшая репутация весьма инициативного офицера, вы знаете Индию, у вас способности к языкам, включая русский, что может иметь первостепенное значение, не так ли? Вы знаете этого Игнатьева в лицо и вам удалось перехитрить его ранее. Видите, Флэшмен, я все про вас знаю.

«Эх ты, старый дурак, — хотелось мне прокричать ему прямо в лицо, — ни черта-то ты не знаешь! Как ты вообще можешь быть премьер-министром, если рассуждаешь таким образом!»

Но я молчал, а Пам продолжил:

— Не знаю, кто бы смог лучше вас справиться с этим делом. Сколько вам лет? Тридцать четыре — вы достаточно молоды, у вас впереди еще длинный и славный путь — ради нашей страны и себя лично.

И этот старый шут со вставными зубами постарался принять величественный вид.

Я ужаснулся. Господь — свидетель: у меня было много приключений, но это превосходило все. Как не раз случалось в прошлом, я вновь пал жертвой моей славной, хоть и абсолютно незаслуженной, репутации — Флэш, герой Джелалабада, человек, последним покинувший Кабул и первым ворвавшийся на батарею под Балаклавой, самый лихой рубака легкой кавалерии, заслуживший медаль от самой королевы и благодарность Парламента. Толпа боготворит этого героя, хотя печенка у него давно пожелтела от страха, как вчерашний заварной крем, — если бы они об этом только знали! А теперь Пам смотрел прямо мне в глаза, а Элленборо и Вуд благоговейно ожидали, что я отвечу. О, если бы я мог последовать своим наилучшим инстинктам, я бы смылся куда-нибудь или, рыдая, уткнулся в чьи-нибудь уютные колени — но, конечно же, ничего этого я не сделал. От ужаса у меня перехватило дыхание, но я уже знал, что мне нужно делать — возвращаться в Индию, с ее жарой, грязью, мухами и черномазыми сифилитиками, чтобы приняться за самое гиблое дело после того, когда Бисмарк посадил меня на трон Штракенца.

Но что было значительно хуже — пусть банда Бисмарка состояла из самых отпетых негодяев, которые когда-либо скрывались от правосудия и резали глотки, но даже они, по сравнению с Игнатьевым, были людьми цивилизованными. Одной мысли, что мне придется «поработать» с этим дьяволом (как это деликатно обозначил Пам), было достаточно, чтобы отправить меня в обморок. И если бы даже этого было недостаточно, мне еще придется крутиться в диком индийском королевстве (стране тугов — в качестве дополнительной премии), шпионя за какой-то увядающей старой ведьмой — индийской принцессой, пытаясь против ее воли заставить поддерживать британские интересы. При этом вполне вероятно, что ее любимым развлечением на досуге является наслаждение видом подобных советчиков, брошенных под ноги дикому слону. (Известно, что большинство индийских владык — сумасшедшие и способны на все.) Но уклониться от выполнения этой миссии не было ни малейшей возможности. Все, что мне оставалось, это собраться с силами, изобразить на лице христианское смирение, бесстрашно посмотреть в глаза Палмерстону, как Бесстрашный Дик,[31]которому директор школы дал задание отучить фагов[32]сквернословить, и сказать, что сделаю все, что смогу.

— Отлично, — проскрипел он, — я в вас верю. Кто знает — возможно, все опасения окажутся пустыми. Признаки подготовки мятежа в районах, которыми интересуются русские, и где туземные лидеры не довольны нашей опекой — все это случалось и раньше и порой заканчивалось ничем. Но если опасения подтвердятся — не допустите ошибок, — он вновь пристально посмотрел на меня — это самая страшная опасность, которая поднимается перед нашей страной со времен Бонапарта. Мы доверяем вашим рукам не самое легкое дело, сэр, но, как я полагаю, это — самые надежные руки в Англии.

Помоги мне Боже — именно так он все и сказал. Как только такие вообще проходят на выборах? Помнится, в ответ я издал несколько воинственных звуков, а мой панический ужас, как всегда, проявился в том, что лицо мое побагровело, что у человека моего сложения часто принимают за проявление гораздо более благородных эмоций. Похоже, Пама это вполне удовлетворило, потому что он вдруг улыбнулся мне и снова уселся на свой стул.

— Ну, теперь вам понятно, почему вы здесь беседуете с премьер-министром, а? То-то вы все вертитесь, точно сидите на яичной скорлупе. Ладно. Не стесняйтесь — я рад возможности лично вас проинструктировать. Конечно же, вы получите более подробную информацию еще до отплытия — господа-лорды здесь и Манглс[33]в Лондонском Совете еще побеседуют с вами. Когда вы собираетесь распрощаться с Ее Величеством? На следующей неделе? Ну, это слишком долго. Баррингтон, когда там отплывает шлюп в Индию? В понедельник? Тогда будет лучше, если вы вернетесь в Лондон уже в пятницу. Оставьте-ка вашу милую малышку, миссис Флэшмен, развлекать королевскую семью. Потрясающая девчонка — ни разу не видел ее из своего окна на Пикадилли, но знаете, что я думаю: познакомьте нас, когда вернетесь домой. Приводите ее как-нибудь туда вечерком, в дом под номером 96 — пообедаем и все такое прочее, а?

И он развалился на стуле, сияя не хуже мистера Пиквика. Мой желудок к тому времени несколько успокоился, что удивительно, учитывая какая каша для меня заваривалась. И все же, когда я сегодня думаю о Паме, то вижу его именно таким: подкрашенные виски, неуклюжие вставные зубы и — широкая улыбка довольного собой мальчишки. Вам сложно представить такую молодую улыбку на усталом старом лице. Теперь, с высоты прожитых лет я могу сказать: несмотря на дьявольское дело, в которое он меня впутал, я бы охотно променял всех остальных политиков на одного старого Пама — черт его побери. [IV*]