Книга Любовь под луной - Саманта Джеймс

Какова бы, однако, ни была причина, результатом этого увлечения стал он сам.

Прошли годы, прежде чем он смог смириться с этим.

А если уж быть до конца честным, порой твердил тихий внутренний голос, он и сейчас иногда не понимал, кто же он такой. Цыган, как его мать? Или гаджо?

Впрочем, это не так уж важно. Во всяком случае, он больше не бастард. Хотя всегда будет помнить, что был им.

Он был... Кем? Не важно... Кем был, тем и был, и этого никак не изменить.

Когда умер его отец, искушение было велико... Казалось таким соблазнительным повернуться спиной ко всему, что тот ценил до самой смерти – титул, богатство, положение в обществе, отшвырнуть все это, как грязную тряпку, с тем же презрением, с каким всегда относился к нему отец. «Цыганский крысенок», – издевательски называл его отец, считавший его дикарем и язычником.

Отец был уверен, что он никогда не изменится.

Однако было кое-что, чего отец никогда не узнал... чего не знал никто. Все они считали его невежественным «цыганом»...

Но он сумел стать таким, каким хотел бы видеть его отец, хотя и убежденный, что этому не бывать. Джентльменом. Которого рады принимать в самых аристократических домах. Конечно, было нелегко, но ему удалось. Он вальсировал на балах в «Олмаке[3]». Играл у «Уайта». Делал ставки в Жокей-клубе, сидя бок о бок с герцогом Уортингтонским.

Но в глубине души его снедала тоска. Хотелось чего-то большего, чего-то... Он и сам толком не понимал – чего.

И вот самого обычного вопроса, заданного ему адвокатом, оказалось достаточно, чтобы он пустился в путь. Случилось это меньше месяца назад.

– Скажите, милорд, вы намерены сами заниматься Рэвенвуд-Холлом? – спросил его Ренфрюс.

Рэвенвуд... Когда-то Доминик поклялся, что ноги его здесь не будет. Это было фамильное гнездо их семьи, здесь когда-то родился отец... и здесь, в Рэвенвуде, много лет назад с Джеймсом Сент-Брайдом жила его мать.

Отец никогда не привозил его с собой в Рэвенвуд. Никогда! Впрочем, Доминик не строил себе на этот счет никаких иллюзий. Он хорошо знал почему. Это был дом Рэвенвудов, дом его отца. Привезти сюда Доминика значило бы признать его сыном. На самом деле, хотя Джеймс Сент-Брайд официально объявил Доминика своим наследником, сыном он его никогда не считал.

Но семя его упало на плодородную почву. У него родился сын...

Доминик принял наследие своего отца, и теперь он возьмет во владение и Рэвенвуд... Дом, который отец ревниво считал своим, станет и его домом.

Да, это было сладчайшей местью человеку, который зачал его.

Карета остановилась. Через минуту дверца распахнулась, и высокий, могучего телосложения мужчина легко спрыгнул на землю. Двое лакеев, спохватившись, бросились, чтобы поддержать нового хозяина. Но он нетерпеливо отстранил их. Доминик Сент-Брайд терпеть не мог соблюдения принятых формальностей.

Дворецкий Франклин в мятой ночной рубашке, нервничая, переминался с ноги на ногу. Заметив, что карета остановилась, он поспешно сбежал по широким каменным ступеням лестницы.

– Прошу простить, милорд. Если б мы только знали, что ваша милость вернется домой нынче вечером, я бы собрал внизу всю прислугу, и все бы...

– Я ведь не сказал вам точно, когда приеду, Франклин. Так что не стоит переживать. И уверяю вас, я вовсе не ожидал торжественной встречи. А прислугу представите мне утром.

Глаза Франклина чуть не вылезли из орбит.

Новый граф удостоил свою резиденцию всего лишь беглым взглядом.

Вместо того чтобы полюбоваться домом, Доминик взбежал по ступеням лестницы и замер, глядя на грозовые облака, угрюмой пеленой затянувшие горизонт. Там, где еще несколько минут назад полная луна заливала окрестности своим призрачным светом, сейчас сгустилась тьма. Все словно замерло вокруг, затаившись в ожидании грозы. В воздухе пахло сыростью. Доминик не удивился: здесь, в этих краях, погода часто бывала непредсказуемой. Но в Лондоне он задыхался. А сейчас с наслаждением дышал полной грудью. Ему здесь нравится, решил он. Да, определенно нравится.

Глава 3

– Какая ужасная гроза была ночью, – причитала Шарлотта. – А как громыхал гром, ужас! Я уж думала, что свалюсь с кровати!

– Боюсь тебя огорчить, но летом такие грозы здесь бывают довольно часто, – слабо улыбнулась Оливия. – Отец, когда мы с сестрой были маленькими, часто говорил, что это ангелы хлопают в ладоши, когда Господь играет на арфе.

– Ангелы хлопают в ладоши, когда Господь играет на арфе, – эхом повторила Шарлотта, и глаза ее вспыхнули. – Здорово! Непременно расскажу это Колину. Может, тогда он не станет так бояться.

– Шарлотта! Оливия! – донесся до них шепот одной из горничных, Фанни. – Поторопитесь! Разве вы забыли? Приехал новый хозяин. Мы все должны собраться в холле поприветствовать его.

Сердце Оливии куда-то провалилось. Минута, приближения которой она так боялась, наконец наступила.

Положившись на удачу, она спустилась вниз. Ее и Шарлотту поставили в самом конце длинной вереницы слуг. Потупив глаза под бдительным оком суровой миссис Темплтон, Оливия застыла, ожидая того, что должно случиться.

И вот краешком глаза она увидела его. Господи, какой же он был огромный! Новый хозяин возвышался над Франклином как башня, а ведь дворецкого никто бы не решился назвать коротышкой. Внутри у Оливии все сжалось. Она застыла, молясь лишь о том, чтобы все поскорее закончилось. Но увы, наверное, ее молитвы не были услышаны. Новый хозяин медленно двигался вдоль шеренги почтительно вытягивавшихся слуг. Ему называли их по имени, и он находил для каждого приветливое слово.

Он приближался, и нервы Оливии напряглись до предела. Больше всего на свете в эту минуту ей хотелось, чтобы пол внезапно разверзся у нее под ногами и она провалилась бы сквозь землю. И вот страшный миг наступил. Заложив руки за спину, с ничего не выражавшей улыбкой на губах, он стоял перед ней, спокойный и невозмутимый до такой степени, что ей хотелось закричать.

– Оливия Шервуд, милорд, одна из наших горничных.

Оливии пришлось собрать в кулак все свое мужество, чтобы заставить себя взглянуть ему в глаза. И тут же она поняла, что допустила ошибку. Лицо его было непроницаемо. Даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться, что губы его плотно сжаты. Ни намека узнавания не промелькнуло в его темных глазах. Однако Оливия вдруг с изумлением поняла, что они вовсе не черные, как ей представлялось, а синие, такого густого синего цвета, что кажутся почти черными.

– Мисс Шервуд, счастлив приветствовать вас в Рэвенвуде, – учтиво склонил он голову.

И двинулся дальше.

Оливия растерянно заморгала. Господи, да ведь он не узнал ее! Мысли вихрем закружились у нее в голове. Оливия сама не понимала, что она чувствует. Была ли она рада... или разочарована? Ей хотелось думать, что из нахлынувших на нее чувств самым сильным было облегчение.