Книга Любовные хроники: Флинт Маккензи - Эйна Ли

Гарнет надменно вздернула подбородок:

— Я вам не верю.

— Верите или нет, меня это мало трогает, — проворчал проводник, сравнивая две пары мокасин, и, выбрав меньшие, предложил спутнице:

— Наденьте вот эти.

— Что вы сказали? — возмутилась та. — Надеть обувь с ноги мертвеца!

— Пока не выберемся из гор, миссис Скотт, лучше ходить в мокасинах, а не в ботинках. В них можно двигаться быстрее, они не скользят на камнях и не оставляют следов.

— Тогда наденьте их коню, — предложила Гарнет, — он ведь тоже идет с нами. — И она отпихнула от себя мокасины.

Флинт спрятал добычу в седельную сумку и пробормотал под нос:

— Да, Сэм, капризная нам досталась бабенка.

— Собираетесь и здесь оставить мертвецов без подобающего погребения? — Гарнет подбоченилась и сердито топнула ногой.

— А вы желаете заняться их похоронами? Милости прошу, миледи. Только я сматываюсь — не хочу дожидаться, пока появятся остальные. Но учтите, если так печетесь о достойном погребении двух дикарей, которые чуть не лишили вас рыжих волос, — команчей хоронят лишь на западных склонах: считают, что духам умерших с заходящим солнцем легче добраться к Великому Духу. Вот еще, чуть не забыл, их надо закапывать сидящими. А когда зароете, поищите в округе, где они спрятали лошадей. Я бы сам занялся, да недосуг.

Кипящая от злости Гарнет схватила ботинки и поспешила за Флинтом. И была готова вцепиться ему в лицо, заметив самодовольный взгляд, когда он наклонился, чтобы помочь ей подняться на круп коня. Она оказалась сзади и, чтобы не соскользнуть, обхватила спутника за пояс и прижалась к нему всем телом.

Глава 4

Начавшийся так бурно день завершился вполне мирно. К вечеру беглецы разбили лагерь. Флинт обнаружил еще одну пещеру для ночлега и решил, что в ней достаточно безопасно, чтобы развести костер.

К счастью, его рана оказалась неопасной, и как только кровотечение унялось, Флинт вновь обрел свою прежнюю силу. Конь нес на себе двойной груз, и чтобы дать передышку Сэму, приходилось часто останавливаться. Флинт, казалось, беспокоился больше о животном, чем о Гарнет и о себе самом.

Во время нескольких кратких стоянок удалось набрать немного орехов и ягод, но Гарнет не давало покоя видение шипящей на сковороде великолепной отбивной.

Она снова проверила лодыжку. Нога не болела, и Гарнет решилась снять бинт. Можно перевернуть на другую сторону и завязывать Флинту рану.

Пока он разводил огонь, женщина вышла из пещеры и из собранного для костра хвороста и ветвей соорудила западню и наживила ее орехами и листьями сассафраса.

— Кого же вы рассчитываете поймать? — Флинт встал позади и рассматривал плоды ее трудов.

— Кролика, белку, а то и горного льва. — Она скосила на него глаза. — Дождитесь утра, увидите.

Не оставалось никаких других развлечений, как лечь на одеяло и рассматривать спутника. Флинт погрузился в собственные мысли, и его профиль четко выделялся в свете костра. В такие минуты Гарнет испытывала покой и чувство безопасности просто оттого, что он был рядом, и взнуздывала услужливое воображение, чтобы они снова не направились по вчерашней распутной стезе.

— Как, по-вашему, скоро мы доберемся до города? — спросила она.

Флинт повернул голову и посмотрел на женщину. И снова она встретила все тот же отсутствующий взгляд, словно он только что вернулся с небес на землю.

— Думаю, через пару дней. Перевалим на другую сторону хребта и выйдем к Команч-Уэллсу.

— Вы из этих краев, мистер Маккензи?

— Нет.

— Но я вижу, вы техасец. Во время войны много здешних ковбоев побывало в Джорджии. Так что стоит мне услышать ваш гнусавый выговор, и я сразу узнаю техасца.

— Я родился и вырос в Техасе. Родители владели ранчо у Ред-Ривер.

— Вы сказали «владели». Значит, они лишились его, как большинство из нас лишилось наших домов?

По тому, как Флинт колебался, Гарнет поняла, что ему не хочется рассказывать о себе. Но вдруг, к ее удивлению, он стал продолжать:

— Нет, папа умер в Аламо. Мать привезла нас обратно на ранчо и там воспитала.

— Нас? — переспросила молодая женщина.

— Брата Люка, на два года старше меня, и Клива, который был на подходе.

— Мать снова вышла замуж?

— Нет. Вырастила нас одна.

— Должно быть, удивительная женщина.

— Больше такой не встречал.

Гарнет собралась было напомнить, что пришлось вынести южанкам во время войны, но побоялась, что Маккензи снова уйдет в себя, и вместо этого проговорила:

— Надо иметь большое мужество, чтобы хозяйничать на ранчо и воспитывать троих сыновей.

— Мужеством Бог ее не обделил. Мать погибла во время набега на ранчо команчерос, когда мы с братьями сражались за Конфедерацию. Убили и жену Люка, а его сын остался жив.

Флинт замолчал, и Гарнет спросила:

— А где теперь ваши братья?

— После войны Люк решил для разнообразия послужить шерифом в Калифорнии. Потом снова женился и теперь опять пасет скот на ранчо. Туда я и направлялся, но завернул в Дос-Риос.

— Мистер Маккензи, какая разница между команчами и команчерос? Они из разных племен?

— Команчерос не индейцы, а белые, но нападают вместе с краснокожими. — В голосе Флинта послышалась такая горечь, что Гарнет стало не по себе. — Жертвами негодяев становятся приграничные ранчо. Они воруют скот, насилуют женщин, убивают детей.

Его стали захлестывать мрачные воспоминания, и Гарнет поспешила спросить:

— А что с братом Кливом?

— Я слышал, он собирался в Даллас. Но думаю, тоже объявится на ранчо. Надо помочь Люку оклеймить скот.

Флинт встал и насыпал в котелок кофейных зерен. Он явно давал понять, что разговор о его родных окончен.

— Как было бы здорово, если бы и мой брат остался жив, — печально заметила Гарнет.

— А вы давно овдовели? — вежливо поинтересовался ее спутник, не переставая ворошить угли длинной палкой в костре.

— По правде сказать, я овдовела дважды. В шестьдесят первом году вышла замуж за Бобби Джо. Тогда нам с ним было по восемнадцать лет. Но вскоре после свадьбы он ушел на войну, и больше я его не видела.

— Где его убили?

— Его не убили… Он умер… э… в результате последствий болезни.

— Какой? — Флинт с интересом ждал продолжения.

— Подхватил… м-м-м… заразную болезнь.

Его удивило колебание женщины.

— Что-нибудь кишечное? — предположил проводник.

— Гонорея, — едва слышно прошептала Гарнет.