Книга Священная земля - Барбара Вуд

Мать Пайята склонилась над ним, рыдая и моля злого духа покинуть его тело. Двум охотникам было приказано оттащить ее от мальчика, потому что Опака запретила прикасаться к нему. Пока всеобщее внимание было приковано к бившейся в истерике женщине, Марими сделала еще пару шагов, желая узнать, в чем дело. Она понимала, что ей следовало держаться в стороне, потому что она беременна и не должна приближаться к человеку, объявленному Неприкасаемым, но она еще никогда раньше не видела людей, одержимых злыми духами. Однако перед ней лежал обыкновенный маленький мальчик, который корчился от боли и был ужасно бледен. Какое преступление он совершил, недоумевала она, что прогневал злых духов?

И тут Марими заметила одну вещь, ускользнувшую от взглядов остальных, — в руках мальчика были зажаты смятые желтые цветки. И вдруг она догадалась: ребенок съел листья лютика. Вот как злой дух вселился в Пайята! Все знали, что в лютиках обитали злые духи и что если их съесть, то заболеешь и умрешь. «Если листья остались у него в животе, — внезапно подумала Марими, то возможно ли изгнать духа?»

Отбросив все сомнения, она подбежала к мальчику, быстро подняла его, перевернула и засунула палец ему в горло. Его сразу же стошнило.

Наблюдатели принялись вопить, увидев поток зеленой жидкости, хлынувшей изо рта Пайята, и, когда она собралась в лужу на земле, все воскликнули, что она приняла очертания зверя. Злой дух покинул тело мальчика!

Мужчины быстро забросали зеленого дьявола золой, уничтожив его, пока он не успел найти себе другую жертву.

Марими нежно положила мальчика на землю, он застонал и позвал мать. Женщина схватила Пайята на руки, смеясь и плача одновременно, и крепко прижала его к груди, а зрители перешептывались и толковали о чуде. На их памяти подобных случаев не было. Они по-новому смотрели на Марими, некоторые с восхищением, другие — с недоумением, а кто-то и с опаской.

Когда Пайят прокашлялся и открыл глаза и все увидели, что на его лицо постепенно возвращался румянец, поднялся настоящий гвалт и у каждого на устах было имя Марими.

— Тихо! — внезапно крикнула Опака, подняв свою шаманскую палку, украшенную перьями и бусами.

Толпа отступила. Взоры людей устремились на седовласую старуху, которая, хоть и была невысокой и хрупкой, обладала огромной властью. Все замолчали, и в этот жуткий момент члены племени поняли, что стали свидетелями самого серьезного проступка, какой только мог совершить топаа: девушка ослушалась указаний шамана.

Шаманы всех кланов собрались в божественной хижине, из которой через отверстие в крыше поднимался священный дым. Уныние витало над поселением. Марими испуганно рыдала, уткнувшись в колени матери, ее молодой муж рассерженно ходил перед жилищем, — все ждали решения.

Когда шаманы вышли наружу, Опака торжественным голосом объявила Марими и мальчика изгоями. Они стали мертвецами.

— Нет! — вскричала Марими. — Мы не сделали ничего плохого!

Муж Марими плюнул на нее и отвернулся.

Она бросилась к ногам матери, моля ее о помощи. Но мать повернулась к ней спиной, запела поминальную песнь и плакала пять дней и ночей.

Во время церемонии изгнания, когда племя встало в круг, повернувшись спинами к Марими с мальчиком, Опака отняла у них имена, одежду и пожитки. У них не осталось ни копья, чтобы добыть пишу, ни корзины, чтобы нести семена, ни меха, чтобы укрыться от холода. Став призраками в телесной оболочке, они должны были жить за пределами лагеря и круга и надеяться лишь на себя, теперь их судьбы были в руках богов.

* * *

Они умирали.

Прижавшись друг к другу на краю поселения, не пересекая границу, отмеченную талисманами Опаки и таинственными символами, которые она вырезала на стволах деревьев, Марими и мальчик с апатией наблюдали за плясками на поляне, женщинами, занимавшимися плетением корзин, и игравшими мужчинами. Первая и вторая семьи Марими и Пайята оплакивали своих родственников. Они остригли волосы, вымазали грязью лицо и грудь и не притрагивались к мясу в течение полного цикла луны. Всем теткам и двоюродным сестрам было запрещено плести, мужчин не пускали на танцы, а братьев Пайята и овдовевшего мужа Марими на целый месяц лишили права ходить на охоту. Никому нельзя было вступать в половые сношения, есть вместе с членами других семей и пересекать тень Опаки или других шаманов.

Семь ночей изгнанники боролись за выживание. Их животы уже крутило от голода, когда Марими и мальчику удалось найти место для ночлега — яму, которую Марими выстелила листьями. Она прижала Пайята к себе, чтобы согреть его, но они оба дрожали всю ночь, и малыш плакал во сне. В ту первую ночь Марими смотрела на звезды, чувствуя, как странное оцепенение сковывает ее руки и ноги. Она боялась не собственной смерти, а участи, которая ждала ее еще не родившегося ребенка. Она положила ладони на живот и ощутила под ними трепет новой жизни. Где ей найти еды, чтобы прокормить себя и ребенка? Если Марими ежится от холода, то каково ее младенцу? И когда наступит весна, не родится ли он мертвым из-за проклятия, наложенного Опакой?

Без юбки из оленьей шкуры и кроличьей накидки, без тепла костра и меховых одеял, оставшихся в хижине, Марими оказалась во власти таких холодов, которых раньше даже не могла себе представить. Ее пальцы онемели, а кровь словно замерзла в жилах. Она никогда так не дрожала, как сейчас, прижимаясь к маленькому Пайяту, у которого слезы замерзали на лице, пока он плакал и звал свою мать.

Марими не знала, что хуже — холод или охвативший их страх.

Каждое утро с восходом солнца шаманы кланов произносили заклинания, разжигали костер, посылая к небу священный дым, и разбрасывали семена на четыре стороны, чтобы задобрить богов, выказать уважение и благодарность. Могущественные талисманы, освященные шаманами, висели у входа в семейные жилища, отгоняя зло и болезни. Хижины строили в форме круга, самого священного из символов, располагая их по кругу вокруг круглой площадки для танцев. Все поселение из пятисот семей, насколько мог видеть глаз, образовывало круг, и безопасность хранилась в этом круге.

Но Марими и мальчика изгнали за границу круга, их бросили наедине с враждебной и опасной природой, где уже не действовала магия шаманов.

В этой загадочной и пугающей местности повсюду бродили призраки — они обитали в суглинистой земле и зловещих тенях, скрывались в ежевике и шиповнике, жили над их головами в ветвях деревьев, готовые в любой момент спуститься и завладеть их телами. Раньше Марими не бывала в лесу одна, они ходили сюда всей семьей, а возглавлял шествие шаман, отгонявший духов трещотками и священным дымом. Но теперь, в одиночестве и без защиты круга, она оказалась в страшном месте, где со всех сторон слышался шепот и шуршание призраков, они проносились мимо нее, дразня, насмехаясь и угрожая.

Хуже всего было то, что они с мальчиком лишились возможности слушать истории. Именно сказки, рассказываемые у костра, связывали членов племени. Мифы и поверья, звучавшие в ночи, соединяли прошлые поколения с нынешними, и так было с самого начала времен. Отец Марими, как и все отцы топаа, передавал им истории, услышанные у костра своего отца, который узнал их от предыдущих отцов, те от своих, и так до самого первого отца, рассказавшего самую первую историю. Но Марими и Пайят были отлучены от преданий, и, следовательно, от кланов и семей, и не могли вернуться в объятия племени. Они бродили на краю поселения, питаясь ягодами можжевельника и кедровыми орехами, которые проглядели собиратели. Но этого было мало, поэтому Марими и мальчик ослабли от голода. Дни сменялись ночами, и вскоре у них не осталось сил, чтобы искать ягоды. Марими понимала, что настал момент, когда они с Пайятом должны встретить смерть, и не было шамана, которого они могли бы попросить о помощи богов.