Книга Розовая пантера - Ольга Егорова

— Ну вот. Кажется, в моей жизни наступила черная полоса. — Она вздохнула, ее рука выскользнула из-под его локтя, и накопившееся тепло быстро стало улетучиваться.

Они стояли возле входа в бар «Вавилон», на дверях красовалась вывеска «Извините, у нас банкет». У кого-то черная полоса, а у кого-то банкет, и нет никому до этого дела. Кто-то отмечает радостное событие, а кому-то и приткнуться негде, вздохнув, подумал Алексей. Он посмотрел на нее — лицо было безнадежно грустным.

— Да брось ты. — Он взял ее руку и снова просунул ее себе под локоть, на прежнее место, не почувствовав сопротивления. — Ты просто еще не знаешь, что такое черная полоса. Черную полосу никакая хлорка не возьмет, если она настоящая. А это так, пустяки. Единственное кафе в городе, что ли? Сейчас мы твою черную полосу быстренько разукрасим всеми цветами радуги. Пошли!

— Пошли. — Она покорно потянулась за ним, снова пристроила свою руку так, чтобы ей было уютно.

Теоретически Алексей знал, что в городе существует не один десяток кафе, баров и ресторанов, а вот практически, как оказалось, кроме пресловутого закрытого на банкет «Вавилона», больше ничего вспомнить не мог. Но своего отчаяния не обнаруживал, продолжая идти прямо по улице, справедливо рассудив, что рано или поздно на их пути встретится хоть какое-нибудь питейное заведение. И не ошибся — оказалось, что совсем неподалеку от «Вавилона» существовало кафе «Голубая лагуна», гостеприимно подмигивающее прохожим неоновыми огоньками. Название не вызвало в душе никакого отклика — по большому счету ему на самом деле было без разницы, где сидеть, главное сейчас было успокоить, прогнать грусть с этого лица, которое так приятно было видеть веселым и умиротворенным. А поскольку аванс в нетронутом виде лежал в кармане, это значило, что в этот вечер ему любое, даже самое дорогое кафе по плечу. «По карману, — поправил он себя и решительно распахнул дверь, звякнувшую колокольчиком. — В крайнем случае — и это уж самое страшное, что может случиться, — пропью всю зарплату. Так это ж ничего, через две недели будет получка».

В баре было темно и уютно, в небольшом зале стояло всего несколько, пять или шесть, столиков, застеленных белоснежными кружевными скатертями. Официантка с длинными ногами, в голубом коротеньком платье плавно шествовала по залу с голубым опять же подносом, на котором стояли бутылка шампанского и два фужера. Людей было не много — три столика совсем пустовали, за другими сидели по два человека. Алексей приметил один, расположенный в дальнем конце зала, — место показалось ему уютным, а главное, почти недосягаемым для взглядов большинства посетителей, что особенно пришлось по душе.

Она нерешительно замялась на пороге.

—Да пойдем же, чего ты? Вон тот, дальний столик — по-моему, в самый раз?

— Ну да.

Алексей почувствовал, как она схватила его за мизинец, вцепилась крепко, как маленький ребенок, который боится потеряться. Он потянул ее за собой — она так и шла, держась за его палец. Подойдя к столику, свободной рукой отодвинул для нее стул и только собирался сказать «садись», как с противоположной стороны вдруг послышалось:

— Машка!

Она обернулась — рука разжалась, освобождая мизинец от плена, взметнулась вверх.

Там, за дальним столиком, сидели двое парней.

— Я сейчас. — Она снова легонько коснулась все того же мизинца, словно прося у него прощения за то, что покинула так внезапно. — Ты меня подожди.

Ничего не оставалось, как сесть на тот самый стул, который он только что отодвинул для нее. Она быстро и плавно прошла по залу, остановилась. Уселась за столик как-то странно, поджав под себя одну ногу.

«Впрочем, нечему удивляться, этот человек, наверное, ничего в жизни не может делать нормально, как все люди, — отстраненно подумал Алексей, — ей же обязательно выпендриваться нужно, везде и всегда. Подумала бы сначала…»

О чем она должна была подумать сначала, он так и не решил — в ту же минуту подлетела официантка в голубом, поздоровалась, представилась — ее звали Валерией — и положила перед ним меню, напечатанное, как можно было заранее догадаться, на голубой бумаге. «Странно, почему это место до сих пор не облюбовали голубые, тут для них прямо-таки рай», — усмехнулся Алексей, обводя взглядом соседние столики, за которыми сидели пары исключительно традиционной ориентации, стараясь почему-то не смотреть на тот, дальний угол. Но, даже стараясь не смотреть, все же увидел, как она откинула голову назад и чему-то громко рассмеялась. Этот смех прямо-таки обжег его, ион вдруг снова подумал и о своем костюме, который был тесноват в плечах, и о Людочке, которая, наверное, все еще ждет его возле входа в театр. Все еще ждет.

Опустив взгляд, он принялся рассматривать меню: салат крабовый, салат грибной, «Оливье», мясо по-французски, рулет из курицы… Вполне понятные русские слова казались абсолютно бессмысленными, он снова и снова пробегал по строчкам вверх и вниз, возвращался назад, не в силах избавиться от ощущения, что читает какую-то тарабарщину, написанную на непонятном языке. Потом снова посмотрел в ту сторону, откуда доносился хохот.

Она сидела, по-прежнему поджав под себя ногу, с дымящейся уже в руке сигаретой. Ярко накрашенные губы, тени на веках и полоски искусственного румянца на щеках — вся эта боевая раскраска, которая с первого взгляда вызвала только удивление, теперь показалась ему ужасно вульгарной. Ярко-розовый пушистый джемпер, обтягивающий фигуру, — вещичкой из гардероба уличной шлюхи.

«Господи, да это что же за прикид такой, что за имидж, ошалеть можно! И над чем же, интересно, можно вот так заливисто смеяться?»

— Что-нибудь желаете? — услышал он голос, поднял глаза и едва сдержался, чтобы не нагрубить официантке. Она, конечно, ни в чем не была виновата, она вообще была здесь совершенно ни при чем.

— Желаю, — ответил он, мысленно продолжив: желаю надрать вон той девице за дальним столиком задницу, да так крепко, чтобы на всю жизнь запомнила. Но все же сдержался, снова нырнул взглядом в меню, прочитал первое попавшееся на глаза — «рулет из курицы» — и озвучил.

— Все?

— Нет, еще пиво… Семерку, «Балтику».

«Какая уж тут Эммочка, тут сама Лолита отдыхает, — думал он с нарастающей почему-то яростью, снова разозлившись на себя, потому что слишком уж сильные чувства вызвали у него последние события. — В самом деле зрелище, иначе не скажешь. Она, интересно, сама себя в зеркале-то видела? Или глядя в отражение стекла себя так размалевала? Вот подойти сейчас и в самом деле надавать по заднице, и эти сидят, два павлина, такими маслеными глазками оба смотрят, знают они, интересно, сколько ей лет?»

Алексей поморщился от собственных мыслей. Чужая жизнь — она и есть чужая жизнь, и нет у него никакого права распускать руки, учить ее, воспитывать — у нее, в конце концов, родители есть, вот они пусть этим и занимаются, ему-то какое дело? Он знать ее не знает, видел пару раз. Просто не надо было дурью маяться, идти на поводу у собственной меланхолии — сидел бы сейчас в театре, рядом с Людочкой, которая, он был в этом уверен, накрашена была бы безупречно и одета совсем не вульгарно, а со вкусом. Не в пример некоторым…