Книга Свет дня - Грэм Свифт

Черта, которую они переступают, — не простая черта. Хоть и обиженная сторона, но шпионят за мужьями. Тоже кое-чего требует.

Своя маленькая сеть обмана.

Сказать по правде, мне не нужны были эти фотографии. Я должен был следовать за машиной, где едут мужчина и женщина. Но это добавляло скрупулезности. И означало, что она, может быть, опять ко мне придет.

Все это она теперь знает. Дни, когда не я ее посещал, а она меня.

Приехала довольно поздно, сразу после занятий. Вторники и пятницы — дни курсов английского. И не происходило ли опять что-нибудь тогда, в то самое время, в фулемской квартире?

Почти полшестого. Снаружи темень. Вторая, третья встреча — и люди меняются, как будто сам воздух вокруг них делается другой. Она, наверно, весь день носила с собой эти снимки — муж и его любовница, притиснутые друг к другу в сумочке.

Если бы я был идиотом, сказал бы Рите: «Знаешь что — поезжай уж, на сегодня все…»

У нее были не только фотографии — еще дата и номер рейса (так что работу я получил). Когда она мне их сообщала, в ее глазах что-то зажглось. Короткая вспышка, проблеск. Я понял, как она может выглядеть — в свое время такое, наверно, бывало нередко, — когда по ее лицу прокатывается настоящая радость. Ее взгляд у отдела деликатесов: «Ну, и что сегодня?»

Кажется, я подумал: она выглядит так, будто вот-вот выйдет на свободу.

Это должно было произойти вечером двадцатого ноября, в понедельник — то есть через три недели. Сначала в Женеву — официально зарегистрироваться как возвращающаяся беженка. Оттуда в Загреб.

Я задумался о процедуре. Зарегистрироваться. Что, все это было проделано открыто? Что, муж и билет ей показал — как доказательство, как обещание? Или просто сообщил на словах? Это не был, конечно, его билет. Но их могло быть и два — или ни одного.

Женева. Это могло означать любое место на свете.

Но все это она, должно быть, прокрутила в голове сама. Иначе почему здесь сидит? Будь тут что-нибудь наверняка, разве пришла бы ко мне опять?

Я спросил:

«Вы видели билет?»

«Она его купила».

Я посмотрел на нее. Да, есть способы проверить, включено ли то или иное лицо в список пассажиров.

«Такой рейс существует. В семь тридцать вечера. И я проверила — она в списке. Только она».

Тоже, значит, детектив. Сыщицкий огонь в глазах. Но он может купить себе билет в любое время. И если ты хочешь сбежать, скрыться, сделать ноги, ты можешь принять кое-какие конспиративные меры. Скажем, купить билет, которым не собираешься воспользоваться.

Все эти возможности она видела. И все равно чем-то таким светилась. Это происходило, происходило на самом деле. Освобождение? По крайней мере тот или иной вердикт. Вид способной, прилежной студентки в ожидании оценки за проделанную работу. На мгновение я почувствовал себя ее преподавателем.

Я вспомнил Элен в подростковые годы. Ее ненависть ко мне.

«А фотографии принесли?»

«Да».

Расстегнула сумочку. Домашнее задание, готовое к сдаче на проверку.

Вынула жесткий конверт, достала фотографии и положила на стол. Наклонилась над ними с таким же заботливым видом, как если бы показывала снимки своих детей.

«Для идентификации». Что она выбрала? Как мы выбираем? На одной карточке — Боб в вольготной позе. День явно нерабочий. Свободная рубашка с закатанными рукавами, в нагрудном кармане солнечные очки, на плечи накинут пуловер. Едва возникшая улыбка. Обаятельный мужчина лет сорока пяти. Как должен выглядеть гинеколог? Каковы характерные признаки? Он казался худощавым, ладным крикетистом: верный глаз, меткая бита. Лоб завешивает прядь темных волос. Можно вообразить, как он отводит их назад.

Что говорить в таких случаях? Какие-нибудь пустые слова? Одобрять их выбор мужа? Мне не надо было спрашивать: снимок был сделан позапрошлым летом — до появления Кристины.

Фотография Боба, которую дали потом в газетах, была, видимо, добыта по профессиональной линии. Предназначалась для какого-нибудь медицинского издания. Только лицо и плечи. Вид подтянутой, приятной надежности. Снято в фотоателье.

Кристина вышла хуже — снимок был даже чуть мутноват. (Не потому ли Сара его выбрала? Но много ли было, из чего выбирать?) Стройная девушка в джинсах, свитере и старой куртке — такое впечатление, что с чужого плеча. Кто ее раньше носил — Сара? Боб? Кристина была снята в саду дома номер четырнадцать за каким-то делом — может быть, сгребала листья. В руках черенок грабель или метлы. Вид при этом такой, словно фотоаппарат смутил ее, и она изобразила на лице нечто не вполне удавшееся, — выглядела бы лучше, если бы ее щелкнули исподтишка.

Та первая осень (догадался я, и был прав), когда ничего еще не началось.

Я снова увидел эти снимки, когда перебирал все, чего не захотел сжигать. Ее карточка — большая тайна из двух. Неважная фотография или что-то смазанное в ней самой? Кто снимал и зачем? (Боб снимал. Куртка была его.) Могла бы сойти за итальянку — кому придет в голову Хорватия?

Ей можно было дать и восемнадцать, и двадцать пять. Она не похожа была на женщину, которую я увидел три недели спустя — мельком, конечно, и самое близкое с расстояния в несколько шагов. Сначала садящуюся в черный «сааб», потом выходящую из него.

Но это уже было после того, как она расцвела.

И в любом случае (поверьте детективу) люди не всегда выглядят так, как они выглядят.

Я рассмотрел фотографию и кивнул. Что я, опять же, мог сказать? Что она выглядит как бедствие, как разрушительница браков? Или как потерянная душа, которую всякий захотел бы взять под опеку?

Но я знал (я так думаю), что на уме у нас обоих. Вот они на моем столе — как отобранная пара. А мы с ней арбитры. Подходят они друг другу? Чета? Так ли предопределено?

Поворачиваю и еду вдоль парка Уимблдон-коммон. Свет между деревьями как между спицами колеса.

Как люди выбирают? Как происходят такие вещи? Может быть, Рита теперь откроет брачное агентство? Моя фантазия всего-навсего. Та же работа, но в обратную сторону. Досконально все изучить и в один прекрасный день сказать клиенту: «Я нашла вашу другую половину».

В тот день я услышал, как Рита за дверью кашлянула. Ей не слышно, какие слова звучат у меня в кабинете, как и мне не слышно, что она говорит по телефону. Но она чувствует, когда тон становится разгоряченным, отчаянным, истерическим. Медсестра Рита. Или когда ничего не говорится вообще.

Я буднично положил одну фотографию на другую. Может быть, и сам кашлянул.

«Хорошо, — сказал я. — Теперь я их видел. И теперь у нас есть дата и время. — Может быть, она обратила внимание на это „у нас“. — Если вылет в семь тридцать, а регистрация за час… Из Фулема в аэропорт прямой путь — но в это время дня… Будет ли у вас возможность дать мне знать, когда мистер Нэш поедет за мисс Лазич?»