Книга Проснитесь, сэр! - Джонатан Эймс

– Подобное желание свойственно человеку, сэр.

– Трудно жить одному, Дживс.

– Да, сэр.

– Вы, конечно, существенно смягчаете удары.

– Благодарю вас, сэр.

– Простите, что начинаю день с подобной беседы.

– Ничего страшного, сэр.

– Не такой уж я стоик, – признал я, мысленно себя подхлестывая: пошевеливайся, Блэр! Поэтому схоронил поглубже в душе воспоминание о девушке из сна, как фотокарточку в бумажнике, и отважно приказал: – Полотенце, Дживс.

– Слушаю, сэр.

Из уважения к тете я не стал осушать две бутылки вина, спрятанные под кроватью, и после трезвого ночного сна чувствовал себя достаточно крепким для горной авантюры; к тому же, возможно, отсутствие алкоголя вызвало из подсознания девушку. Может быть, в воздержании что-то есть. Поэтому я спустил блэровы ноги с превосходной нью-джерсийской кровати, освободил Дживса от своего полотенца и приступил к обычной программе: ванна, бритье, йога, газета, кофе. Даже в день отъезда хочется соблюсти привычный распорядок – знаете, просто чтобы не сглазить.

Но церемониал начался неудачно. Туалет не увенчался успехом. Во время восьмичасового бессознательного состояния что-то случилось с моим лицом – организм всегда тайна, – и я уже без особого энтузиазма относился к отъезду. Трудно мужественно пуститься в неизвестность с парализованной физиономией, но я все же решился, несмотря ни на что. Либо в дорогу, либо в лечебницу. Вернувшись к себе в комнату, быстро оделся в дневной костюм, разложенный Дживсом: коричневые хлопчатобумажные брюки, легкая синяя рубашка, галстук-пейсли,[19]особенно эффектный в дороге, где узор оживает, движется, как крылья бабочки или сперматозоиды, в зависимости от вашего взгляда на мир, клетчатый спортивный пиджак, черные носки, ботинки со специальными ремешками с крылышками по бокам, тоже очень удобные для путешествия – для полета и прочего.

Когда я закончил завязывать галстук, Дживс проник в комнату, и я спрятал от него лицо. Но Дживс все видит. Он прокашлялся, словно ударил в колокол, возвещавший начало боксерского раунда.

– Что, Дживс? – спросил я, стараясь держаться как ни в чем не бывало.

– Если разрешите заметить, сэр, вы снова забыли побриться. – Тон спокойный, суровый.

– Если соблаговолите заметить, Дживс, почти все лицо выбрито, – ответил я точно с такой же сдержанной суровостью.

– Верхняя губа пропущена, сэр.

– Ну и что? – Я внезапно ослаб. Верхняя губа подверглась нападению, плоховато держа оборону.

– Это непривлекательно, сэр.

– Проявите немного храбрости, Дживс, дайте волю фантазии, – предложил я с фальшивой бравадой. – Я хочу быть похожим на Дугласа Фэрбенкса-младшего, на Эррола Флинна, не говоря уже о Кларке Гейбле.

– Не советую, сэр. Такое сходство не подобает молодым джентльменам.

– Вы хотите сказать, будто Дуглас и Эррол с Кларком не джентльмены?

– Актеры, сэр.

Он добил меня. Удар сокрушительный. Все кончено. Придется согласиться. О чем я только думал? Актеры! Поэтому я сдался. Этого флибустьера на абордаж не возьмешь.

– Послушайте, Дживс, – сказал я. – Моральные соображения низменные. Очень низменные. Можете посмеяться! У меня вскочил прыщ на губе, поэтому я и не бреюсь. Усы задуманы в качестве камуфляжа. Растительность на верхней губе лучше прыща на верхней губе. Фактически Двух прыщей. Вы заметили, что прыщи у меня всегда симметричны, Дживс? Возможно, правые и левые железы одновременно закупориваются. Нечто вроде стереоэффекта. Помните, в прошлом месяце вскочил прыщ на левой щеке и на правой в параллельной точке?

– Я почти не замечаю пятен на верхней губе, о которых идет речь, сэр. Они ничтожны, никто их не увидит, люди обычно на такие пятнышки не обращают внимания, тогда как злосчастные усы бросаются в глаза даже при беглом взгляде.

– Но я не выношу прыщей, Дживс. Как мне предстать с прыщами на губе перед легионами барменов, гостиничным персоналом, хасидами, которых мы обязательно встретим в Поконо?

– Они едва заметны, сэр.

– Меня это не убеждает, Дживс. Действительно, я их выдавил, ничего не мог с собой поделать. Мы оба должны быть благодарны, что я не усугубил положение дел, не покончил с собой в ванной.

– Да, сэр.

Я не шутил, объявляя о предотвращении самоубийства. Знаете, когда речь идет о прыщах, я веду себя точно так же, как люди, сидящие в лодке и испытывающие желание броситься в воду, хорошо зная о неразумности своего побуждения. То же самое происходит со мной, когда выскакивают прыщи: знаю, что их нельзя выдавливать, и никак не могу удержаться. По отношению к прыщам я сродни Харту Крейну.[20]

Видите ли, это болезнь не кожная, а душевная, патологическая. Фактически у меня хорошая кожа, но время от времени, когда раза три – четыре в год появляется прыщик – как правило, совсем крошечный, – я смотрю в зеркало, вижу Человека-слона,[21]и начинаю себя убивать.

Дживс ничуть не растрогался. Наверно, прыщей у него давным-давно не было. Его кожа выше этого. Впрочем, я обдумал возможность перетянуть его на свою сторону, представив дело с психологической точки зрения.

– Это у меня наследственное, Дживс. Помню, я в детстве видел в ванной отца, старательно выдавливавшего какие-то прыщики, пристально глядя в зеркало. Он изуродовал лицо не на одну неделю – вместо прыщей багровые пятна и синяки. На меня это произвело глубокое впечатление, Дживс. Грехи отцов падают на сыновей. Стремление портить свое лицо у меня в крови, но, надеюсь, вы признаете, что я борюсь с наследственностью. Отсюда усы.

– Да, сэр.

– Поэтому, если сумеете примириться с безобразно волосатой губой, теперь понимая, что корни волос в детской психической травме, я буду чрезвычайно признателен. Обратите внимание – галстук надет перед йогой. На усах я настаиваю, но отказываюсь от другого условия. Это называется компромиссом, взаимной уступкой. Я здравомыслящий человек, Дживс.

– Очень хорошо, сэр. – Он демонстрировал прохладное отчуждение вместе со снисхождением. Понял, что нельзя выиграть каждый бой и что я действительно уступил насчет галстука. Поэтому я, стараясь не упасть духом из-за прыщей, занялся йогой, выпил кофе с бутербродами, заучивая счет матчей и боксерских поединков, которые завтра утром надо будет переучивать. В этом смысле любовь к спорту безжалостна.