Книга Косовский одуванчик - Пуриша Джорджевич

Я призадумалась после разговора с рядовым Ф. Чего это вдруг рядовой Ф так отреагировал на майора Шустера, тем более что тот был в штатском… Культуртрегер? Неужели майор Шустер старался таким образом заставить не вспоминать знаменитую фразу Геббельса, которую до сих пор еще многие употребляют – когда я слышу слово «культура», то хватаюсь за револьвер? Я подумала, не у Ницше ли содрал эту фразу Геббельс – когда идешь к женщине, не забывай кнут… Браво, Мария, сказала я сама себе.

В джипе, на третьей скорости, майор предложил мне Concerto Grosso для четырех темперированных фортепиано русского композитора Альфреда Шнитке…

– Шнитке – русский, немец по крови, авангардист, в СССР его запрещали. Зарабатывал музыкой для кино. Работал со многими режиссерами, больше всего с Климовым. Этот Климов снял дивный фильм о Распутине с музыкой Альфреда Шнитке.

– Не смотрела.

– Посмотрите вот это…

Майор Шустер протянул мне пачку фотографий.

На первой были капитан Гарольд и я, на лугу.

– Я очень фотогенична, – сказала я спокойно.

– И даже с высоты в пять тысяч метров.

– «Торнадо»?

– Да, наши немецкие самолеты.

– Интересно, а к этим фотографиям подошла бы музыка Шнитке?

Я перебирала фотки: Гарольд, трава, Гарольд уходит… Я одна на лугу… Куда лучше музыки, что звучала с кассеты. И капитан совсем неплох. И Шустер. И сержант Militer Police. Кончай шутковать, Мария, слушай фотки и смотри музыку. Любила я вот так словами поиграть…

– В этом концерте занимательно то, что в середине его звучат двадцать семь тактов аргентинского танго.

– Все-то вы знаете!

– На фотографии с вами – Гарольд Кин?

– Парашютист меня на лугу нашел, пока я овец пасла.

– Теперь вы знаете, зачем я заезжал в полицейский участок?

– Думаю, что знаю.

– Я получил сведения о вас. Наша полиция, как и полиция КФОРа, отличного мнения о вас. Также и о капитане парашютно-десантного полка Гарольде Кине – самые лучшие отзывы как о солдате. Он долго разговаривал с вами после прыжка?

– Наверное, его удивило, что девушка с овцами на лугу знает английский.

– Да, фотографии запечатлели вас и капитана Гарольда за сердечной беседой. Он предлагал вам встретиться?

Нет, он только помахал мне беретом из вертолета.

– Как бы вы это объяснили?

– По-женски… Я думаю, он будет искать встречи со мной.

Танго нашего разговора оборвалось, поскольку в него вклинилась музыка Альфреда Шнитке, выводящая скрипкой в небе какую-то песню. Нотами на небе служили тонкие белые линии реактивных самолетов, в то время как толстые облака изображали барабаны из Concerto Grosso. Меня охватили музыка и страх, куда больший, чем тот, что был во время бомбежек. Теперь мир принялся бомбить меня встречами с людьми, которые из матерного причинного места повылазили. Непал, Англия, албанец Скендер, немец, часовой Ф и прекрасные фотографии с высоты в пять тысяч метров. Фон – овцы – не в фокусе.

Присматриваясь ко мне, майор Шустер спросил, не желаю ли я взять на память фотографию с капитаном Кином, в ответ на что я улыбнулась и подумала, что надо бы, чтобы рассеять сомнения майора Шустера, сказать, что да, мне хотелось бы сохранить какую-нибудь из этих фоток, то есть продолжить в своем стиле засирать ему мозги, потому что ничего мне больше не оставалось, но сказала:

– Нет, не надо мне этой фотографии с парашютистом, а то в один прекрасный день сербы посадят меня за то, что я на траве, под блеянье овец, наводила парашютиста на сербские позиции.

– Гут, – не без удовольствия сказал майор Шустер, – но я не думаю, что сербы еще смогут кого-нибудь судить.

– Правду не зароешь, говорим мы, сербы. Разве евреи не судятся до сих пор с вами из-за событий Второй мировой?

Да, вы правы, – говорит майор Шустер. – Прошу прощения, я сказал, что сербы никого больше судить не будут, совсем как попугай – слишком много смотрю Си-Эн-Эн.

* * *

«БАР КУКРИ» сияет в ночи, сверкает как мое платье и мои зубы, губы чуть алее обычного, и рефлектор, словно мысль, сопровождает меня по всей сцене. Opening Nights в «Баре Кукри» по сценарию майора Шусте-ра – ко мне подходят офицеры, солдаты, гражданские, и я их, после того как они передадут мне записку со своими регалиями, представляю под бурное одобрение, свист и шуточки. Передо мной дефилируют счастливые представители народов Европы и США. С маленькой сцены я видела «Бар Кукри» таким, каким мы мечтаем в ближайшее время увидеть весь мир – счастливым. Смех, одинокая слеза, медленно падающая в пену пивной кружки, стаканы виски, бокалы шампанского, и, к моему изумлению, я вижу отечественную сливовицу марки «Чачак». Как на аукционе, я зачитывала записочки, переданные мне офицерами и солдатами:

– Вот, один из воинов из заснеженной Канады… Спасибо, далее… Тунис, лето и песок у моря, а вот один из шестисот девяноста шести солдат из Туниса… Спасибо. Пожалуйста, читаю дальше: Марио Гуэрра, один из шести тысяч итальянцев, спасибо, Марио, споем попозже… Прошу внимания, а вот полковник Иштван Золи, один из двухсот девяноста шести бойцов КФОРа из Венгрии…

Американцы, немцы, чехи, Эмираты, Индия, чередой, как на экране, шли солдаты, я читала их имена, и ошиблась, крикнув:

– Танго, генерал Танго из Аргентины!

– И этот солдат из Рио ухватил меня за талию и начал танцевать со мной танго, напевая Un agno di amor… Не было больше записок с именами: солдаты и офицеры из пятидесяти стран увели от столиков бара девчонок, начали танцевать танго, и были мужики, танцующие друг с другом… Мой рефлектор сбежал от меня к танцорам, как только я покончила с Аргентиной. Из мрака сцены я могла смотреть на обнявшиеся парочки и высоко поднятые бутылки шампанского, которые хлопали пробками совсем как после гонки Формулы-1. Струи шампанского вылетали из бутылок с шипением, точно змеи в прыжке. Я видела майора Шустера, стоящего перед входом в кухню, рядом с ним были четыре музыканта – квартет, который, по замыслу Шустера, должен был сыграть на финише Opening Nights финал Баховской кантаты номер 82, и моего текста:

Пора убираться прочь,

Да будет спокойной ночь.

Мне было жалко, что не удалось прочитать такие прекрасные стихи, но это быстро прошло, потому что стихи могут вас расслабить, а то еще чего похуже, так что я даже подумала, что сдохну с тоски от того, что он… Нет, я еще никого не заметила, просто за спиной учуяла запах сливовицы. Я даже не повернулась, просто увидела, как у меня перед животом появляется ладонь с фотографией – в черно-белых тонах я увидела на фотке себя с Шустером, как мы гуляем по Приштине…

– Изменяешь мне с немцами, – услышала я голос. Даже не обернувшись, знала, что это он, а если честно, то именно его я и ждала. Я не обернулась, мы танцевали танго, он за моей спиной, но мы не обжимались, я почти почувствовала, как он боится прижать мою задницу к своей ширинке, если у него таковая была, я еще ничего не знала про его униформу, – как ее скидывают или как надевают. На всякий случай, чтобы не ошибиться, я подняла правую руку, чтобы нащупать берет на голове. Отлично, я нащупала мягкую гриву берета, наверное, он все еще был красным, и, поскольку я уже идентифицировала личность, то повернулась, и теперь моя грудь танцевала танго по его форме… Все еще слишком стыдливый для танго обжиманс, но уже весьма обозленный, как будто верил, что между нами было нечто более серьезное, чем фотография, на которой мы, весьма фотогеничные, улыбаемся друг другу – майор Шустер и я, Мария. Его злость обрадовала меня, значит, ты думал обо мне, красный беретик!