Книга Смех Again - Олег Гладов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не забывай смазывать кремом.
Она кивает:
— Ты, прям, как личный тренер.
— Ага…
Я вставляю иглы в стерилизатор.
— Слушай, личный тренер…
Я поднимаю голову. Она улыбается. Она говорит:
— Хочешь, как-нибудь позагораем вместе?
Парни. Кажется, я только что выиграл «Кадиллак».
Кое— что об Окси:
Голубые глаза в пол-лица. Короткая растрёпанная стрижка. Ямочки на щеках.
Выглядит и ведёт себя на людях, как послушная мамина дочка.
Не на людях: датское пиво ОБЯЗАТЕЛЬНО в «маленьких» бутылках по 0.33; солёные бочковые огурцы руками прямо из бочки; голой стоять перед зеркалом и часами рассматривать себя.
Когда говорит по телефону, мурлычет слова, как кошка. Это один из её Голосов. Голос Послушной Девочки. Есть ещё: Голос Развратной Сучки. Голос Тупой Секретарши, Дающей За Деньги. Голос Хорошей Девочки, Мечтающей Быть Нехорошей. Плюс Собственный голос Окси.
По её теории, человек, никогда специально не занимавшийся актёрским мастерством, в состоянии освоить, как минимум пять Голосов, кроме своего собственного. Окси пока смогла овладеть четырьмя.
Всё это она рассказала мне, когда мы в первый раз влезли на её девятиэтажку и, раздевшись, улеглись на расстеленные одеяла. Я вообще с некоторых пор не стремаюсь раздеваться перед людьми. Ей, судя по тому, что я увидел, тоже стесняться нечего. Природа постаралась. Лёжа на животе, болтая пятками в воздухе и хихикая в паузах, она продемонстрировала мне все свои Голоса.
— А ты? — спросила она. — У тебя есть Голоса?
— Тут главное не ЧТО ты говоришь, а КАК ты это говоришь, — предупредила она.
Я взял тайм-аут. И через две минуты выдал Голос Кучерявого Чмо с Усами, Думающего, Что он Мачо; Голос Очкастого Диктора, Похожего На Пингвина И Возомнившего Себя Гением; и голос Похотливого Старикашки С Липкими Ладошками. Хихиканье Окси по мере приближения к Пингвину в Очках переросло в смех, а на Старикашке она уже колотила руками и ногами по гудрону и задыхалась от хохота.
— Как? — переспрашивала она раз в десятый. — Как там?»…я тебя накажу»?..
— Я тебя накажу, дрянная девчонка… — в десятый раз гнусавил я, — …я заставлю тебя сидеть у меня на коленях и делать уроки… я отшлёпаю тебя по…
— Ха-ха-ха!!!..
Потом, изредка похихикивая, она открыла два пива и протянула одну бутылку мне.
— Чин-чин! — она приподняла свою и отхлебнула из горлышка. — Я уже говорила, что ты прикольный?
— Да… — я помолчал, — …а у тебя офигенная улыбка.
— Знаю. Я её каждый день перед зеркалом репетирую.
И безо всякого перехода:
— Ты только не останавливайся, даже если я скажу «хватит». И постарайся не кончать подольше, ладно?
— См++?
— Да.
— Этот мальчик… мой сосед Сергей… Когда ты уходишь куда-нибудь, он идёт за тобой. Я в окно видела.
— Это не важно. Он бестолковый мальчишка. Но я кое-что подправил. Может, теперь он не будет таким бестолковым.
Подарок его маме на день рождения. Подарок ему самому — этому безграмотному мальчишке.
— Поэтому у них сломался телевизор?
— Да. Так иногда бывает. Нельзя улыбаться попусту.
Соседи. Глаза и уши вокруг. Не враждебное любопытство. Врождённое любопытство? Не важно. Не мешает. Пока не мешает.
— Анна?
— Да?
— Сегодня мы будем ужинать омлетом с чёрной икрой. Ты пробовала чёрную икру?
— Нет… а что это?
— Это маленькие нерождённые рыбки.
— А их разве можно есть? Мне их жалко…
Лучше не говорить, что омлет — маленькие нерождённые птички. Ужин из не успевших обзавестись перьями и чешуёй трупов.
— Есть можно. Тебе понравится. Я схожу в большой магазин и принесу всё, что нужно.
Некоторые дают еде имена. Выращивают поросёнка Борьку. Умиляются его мокрому пятаку. Чешут за ухом. Перерезают ему горло и съедают его сердце. Жрут его лёгкие, печень.
Пицца по имени Светлана? Суп Виктор? Плов по имени Пётр?
Омлет с чёрной икрой.
Просто омлет с самой обыкновенной чёрной икрой.
— Анна?
— Да?
— Закрой дверь. Я скоро вернусь.
— Чем это пахнет?
— Это тётя Зоя приходила, пока тебя не было. Блинчиков с творогом принесла. Тебе нравятся блинчики с творогом? Она вкусно умеет.
— Нравятся. Это мы с чаем съедим. А сейчас доставай сковородку.
Вот они. Блинчики. Ещё тёплой горкой возвышаются на промасленном листе газеты посередине стола.
— Это и есть нерождённые рыбки?
— Да.
— А почему их не видно?
— Они очень маленькие
Оторвалась от открытой банки. Смотрит. Говорит:
— А ты меня не обманываешь?
— Нет.
Снова глаза в банку.
— Бедненькие. Не родились.
Шипит на сковородке масло.
— А знаешь, когда у меня день рождения?
— Нет.
— Через три дня. Я уже старая. Мне будет сорок лет.
— Ты не старая.
— Не старая?
— Нет.
Молчание. Смотрит в банку. Потом
— Если я не старая, я смогу родить ребёночка?
Глаза. У неё хорошие глаза. Она Умеет ими Смотреть. Смотрит. Снизу вверх. Не мигая.
— Зачем ты меня об этом спрашиваешь?
— Хочу знать.
Снизу. Вверх. Не мигая.
— Больше не спрашивай. Подай мне икру, пожалуйста.
Вздохнула. Передала.
— А теперь пусть постоит на медленном огне.
— А быстрый огонь бывает?
Хороший вопрос.
— Бывает.
Блинчики остывают на газетной странице, очертив вокруг себя промасленную полупрозрачную границу: слова и предложения словно отпечатаны прямо на столешнице.
— Тётя Зоя сегодня меня научила пуговицы пришивать…
Слова и предложения. Виден только кусок теста, пахнущего подсолнечным маслом. Начало фразы уходит куда-то под блинный Арарат. Конец — в скомканный низ листа.
— Хочешь, я пришью тебе пуговицу?
Только кусок текста.
