Книга Город с названьем Ковров-Самолетов - Наталья Арбузова

Глядь, снова кто-то к нему пристроился, едет рядом, ноздря в ноздрю. Нестреляев покосился и увидал того третьего, неопознанного святого, что уж являлся ему около Вифлеемской пещеры. И только узнал, как тот стал на глазах меняться. Там, возле вертепа, был весь, как лебедь, поседелый, говорил таким высоким шепотком, да такие благостные слова. Тут на глазах помолодел и сделался больно дебел. Кольчуга обозначилась на необъятной груди, конь под ним раздобрел на глазах, а седок проворчал что-то неразборчивое глубоким басом.

Теперь Нестреляев разглядел его окончательно – Илья Муромец Печерский, воитель из воителей.

Снова в мое повествованье вторгается богатырь и того гляди наломает дров. Зачем это Илья возле вертепа объявился? Что в судилище не был зван – то не диво. Уж он-то явно муж войны, а не совета. Правда, силушки прибавит любой компании. Сиди тогда Нестреляев за длинным столом с ним рядом – нипочем не грохнулся бы в обморок. Энергодонор этот Илья, эталонный символ русского народа. Батюшки, да ведь Нестреляеву именно такой дядька и нужен – ходить за ним. Жаль, что Нестреляев крещен не во имя его. Хорошо тому, чью сторону такой Илья держит, и плохо было князь Владимиру с ним ссориться. Опять Нестреляеву Бог послал. Авось либо и письму нашего героя силы прибавится. Надо бы.

Тут под Ильей конь заспотыкался, и Илья коня крепко обложил. Однако ж конь как раз был прав. Как из-под земли вырос тот самый камень на распутье – три дороги, три судьбы, и Илья остановился перед ним в картинной васнецовской задумчивости. Конь потоптался и отступил боком. Выбор был предложен Нестреляеву. Тот огляделся. Возле камня рос молодой, но уже совсем крепкий, заматеревший дубок – так, в возрасте тридцатилетнего человека. Он был чем-то похож на Илью, когда тот только что выехал из дому. Нестреляев спешился, привязал к дубу коня, вздел на нос очки и приготовился читать не спеша.

Господи, что это была за головоломка! Хуже предсказаний дельфийского оракула. Нестреляев ждал обычной сказочной формулировки, чего-то вроде: пойдешь направо – коня потеряешь, пойдешь налево – голову сложишь, пойдешь прямо – полцарства найдешь. Но здесь ничего такого не было. Были какие-то стрелки, перебитые трещинами, от которых камень походил на ладонь, предъявленную хироманту. Были обрывки фраз на вполне понятном русском языке, не древнее сказок и былин, а не на церковно славянском, как следовало бы ожидать. Трудно было понять, к чему отнести иные фрагменты надписи. Не то к участи читающего, не то к судьбе самого камня, или, может быть, земли, в коей он стоял. Нестреляев разобрал «полжизни даруется», «жизнь отдать», «не сойти с места», «стоять вечно». Он подождал, но в соляной столп не обратился, и смерть не шла. Оглянулся на Илью – Илья ничего. Написано было, разборчиво или неразборчиво, много всякой всячины. Относилось явно к тому, что его только и занимало в последние годы – к тайне жизни и смерти да к судьбе России. И место было не простое, ровно чьи-то взгляды скрестились и фиксировали его здесь. Нестреляев сощурился, поднапряг глаза и, немного досочинив, прочел длинную фразу: «Через тридцать лет поспеешь еще на одни проводы». Что провожать, кого провожать через тридцать лет? Он сам доживет до девяноста? Не похоже. Светопреставленье будет? Навряд ли. Довольно грамотно обратился внутри своей оборудованной головы к глобальному информационному полю. Но в интернете будущего по двум кардинальным для него вопросам – «тайна жизни и смерти» да «судьба России» – видно, еще не открыли страниц. Так он и мялся, окутанный облаком сомненья, не то перед загадочным камнем, не то посреди улицы Народного Ополченья.

Из всего прочтенного конечно же следовало выбрать «полжизни даруется». Это не то что «жизнь отдать». Что касается предложений «стоять вечно» или «не сойти с места», то и впрямь можно обратиться в соляной столп, проехавши полверсты. А что будет через тридцать лет, там увидим, коли доживем. Забыв совсем про Илью Муромца, Нестреляев продолжил исследованье камня на предмет избрания направленья движения. Однако составить по этим отрывистым штрихам какую-то схему или карту никак не удавалось. Наконец желаемому предначертанью был приписан некоторый вектор, очень приблизительно и с большой натяжкой. Далее Нестреляев поступил всецело как русский человек: махнул рукой, очертил свою буйну голову – чему быть, того не миновать, да и поехал в соответствующую сторону, даже не вдруг оглянувшись, а едет ли за ним новый его товарищ. Едет, прогибая землю тяжелыми конскими копытами.

Солнце село в степь. Похоже, я не мастер диалогов и никогда не доживу до написания пьес, разве что мне даруют еще полжизни. Я не могу сообразить, что сказал Нестреляев Илье и что тот ответил, как играют в дружных семьях, заворачивая бумажки. Ладно, писательство – тоже игра. Кто виноват и что делать – сообразим, Бог даст, играючи. Нечего корчить серьезную мину. В общем, Нестреляев кашлянул, Илья в ответ что-то буркнул, и они стали устраиваться на ночлег.

Можешь мне поверить, читатель, в степи было здорово. Вот так вот было в степи весенней ночью при начале второго тысячелетья. Нестреляев долго ворочался, и Илья его во сне даже довольно явственно, понятными словами ругнул. Уже при розовеющем небе наш герой заснул и проснулся как огурчик. Ильи рядом не было. Нестреляев задрал голову поверх травы. Степь осталась степью, но возле головы его были какие-то рельсы и будка со шлагбаумом вроде той, что стоит на улице Народного Ополченья при въезде в зону многолетнего захороненья радиоактивных отходов курчатовского института. Нестреляев встал и приготовился чесать отсюда. В ногах чувствовалась какая-то крепость. Он так рванул с подозрительного места, что диву дался. Поглядел на свои руки и удивился пуще прежнего. Вот так вот, проведи несколько часов, прижавшись спиной к богатырской кольчужке. Теперь силушка по жилушкам. На голове ветер треплет что-то густое и буйное. Нестреляев усомнился в своем возрасте. Запросил в голове internet. Ответили тотчас, что в ГИП (аббревиатуры понимаешь, читатель?) только один пользователь с именем Сергей Сергеич Нестреляев, и ему сейчас тридцать лет.

Радоваться будем потом, сначала как следует осмыслим. Полжизни даруется! Проверено опытным путем, что абракадабра на камне не такая уж абракадабра. Если все на нем начертанное имеет тенденцию сбываться, им следует серьезно заняться. И этим мистическим местом, где все время чувствуешь взгляд сверху, – тоже. Тут Нестреляев заметил, что он в Москве.

Но Москва была какая-то странная. В ней были и черты брежневских времен, и рубежа двух тысячелетий тоже. Как будто она хотела прогнуться под новый нестреляевский возраст и подарить ему некоторые ностальгические детали, но до конца это сделать не сумела. Уж лучше бы что-нибудь одно. А так во всем этом усматривалось нечто тревожное. Не совсем реальность.

Весело, когда ты хозяин (хозяйка) текста и можешь выписывать на пространстве собственной книги любые вензеля. Так вот, по кромке крыш тянулись линялые красные тряпки с белыми буквами – лозунги. Политику КПСС поддерживаем и одобряем. Ну спасибо. Нестреляев, уже пожив на желанной голодной свободе, ничего молчаливо поддерживать и одобрять не собирался. А ларьки – ларьки были. И флаг над Кремлем – с какой стороны взглянешь. Иной раз красный, а то, глядишь, триколор. Но Нестреляев сейчас был невменяем и все принимал как должное.