Книга Книжный клуб Джейн Остен - Карен Джой Фаулер

— Но на самом деле книга не столько о миссис Дэшвуд, сколько о юных и красивых дочерях, — возразила Пруди. Она пришла с собрания учительского профсоюза, непривычно накрашенная и политизированная. Ее брови слегка отросли, или же она их подрисовала, и слава богу; только ораторский голос все портил. Профессиональная болезнь, предположила Сильвия, надо посочувствовать и так далее. До конца вечера ее произношение наверняка исправится. — За исключением вводной части. Полковник Брэндон не намного моложе, но влюбился не в миссис Дэшвуд, а в ее младшую дочь. Пожилой мужчина еще может влюбиться. Пожилой женщине — не стоит.

Пруди сказала это без задней мысли, однако мысль не заставила себя ждать. Какой faux pas[10]она только что совершила. Справедливости ради, такие проколы ей вроде несвойственны, да? Но тогда это было тем более заметно. Ходили слухи, что у Дэниела есть другая, что Сильвию он бросил не из-за несчастливого брака, а сгоряча. Пруди решила уточнить, что не имела в виду Сильвию, хотя — для своего возраста Сильвия выглядит хорошо, но, если честно, какие могут быть перспективы в пятьдесят с чем-то?

— Не... — сказала Пруди, однако Бернадетта начала одновременно с ней и продолжила. И останавливаться не собиралась. Дождь отмерял длину ее речи. Пламя из синего сделалось оранжевым — от одной крайности к другой. В топке упало полено.

Бернадетта умела говорить и в то же время наслаждаться тишиной. Ничто не нарушало ее покой меньше, чем звук собственного голоса. У Сильвии такая благодать, не то что у Джослин. Сильвия жила в центре, рядом со студенческим городком, но в стороне от улицы — прямо за женским обществом, то ли «Фи Бета Пи», то ли «Пи Бета Фи». Место было укромное, мирное, если не считать конкурсных дней, когда целую неделю толпа девиц распевала на лужайке; «Мечты мои — "Фи Бета Пи" (или наоборот), бум, бум», — словно русалки морякам. Само собой, на конкурсной неделе клуб здесь не собрался бы. Уйди Дэниел в такую неделю, Бернадетта поняла бы. Джослин рассказывала ей, что Дэниел встречается с женщиной, которая годится ему в младшие сестры.

Джослин знала, каково покинутому отцом ребенку. Но конечно, все иначе, когда ребенок взрослый и живет отдельно. Аллегра имела полное право скучать по отцу, хотя иначе, нежели Сильвия. Сильвия теперь одна изо дня в день; Аллегре просто испортили Рождество. У нее больше нет настоящего дома. Праздники будут разрезаны пополам, словно грейпфрут.

Декабрь еще далеко, но, зная Аллегру, Джослин подозревала, что она об этом уже задумывалась. Рождество всегда столько значило для нее. В детстве она за несколько дней начинала терзать себя страхами: вдруг ей не понравятся подарки, вдруг ее желания останутся неуслышанными. По ночам Аллегра засыпала в слезах, предчувствуя разочарование. К рождественскому утру вся семья бывала сыта по горло.

На самом деле она никогда не просила чего-то редкого или дорогого — почему бы ее не порадовать? Завидев наконец подарки, Аллегра приходила в дикий восторг.

Она любила сюрпризы и, разорвав обертку, визжала от счастья, что бы ни было внутри. «Это мне? — спрашивала она, словно не могла поверить. — И это мне?»

Каждый год ей давали некоторую сумму на подарки другим, и Аллегра тратила ее разумно, однако денег все равно никогда не хватало. Поэтому она стала добавлять свои поделки — рисунки для братьев, сшитые из картинок книжечки для родителей и Джослин, Пепельницы и игрушки. Камешки и сосновые шишки в блестках. Обложки и календари. Аллегра взрослела, и самодельные подарки вытесняли покупные. Художественного дара — она подчеркивала — у нее не было. Просто способности. Отец научил ее обращаться с электроинструментами, и в старших классах она выбрала не кулинарию, а ремесло. К тому времени Аллегра моделировала мебель и украшения. Тогда она и сделала стеклянный кофейный столик, куда Джослин только что поставила сумочку, — по всем меркам вполне приличный.

Теперь она продавала свои поделки в магазинах, через Интернет и на ремесленных ярмарках. В последнее время Аллегра выискивала на блошиных рынках сломанную бижутерию, треснувшие бусины и разбитые камеи, дробила их, а из полученных осколков делала мозаику, вроде рыбьей чешуи. Сильвия носила новый браслет — изящную цепочку из непарных сережек. Выглядело гораздо симпатичнее, чем может показаться, и подтверждало, что сердце у Аллегры чуткое — как всегда. Весь прошлый сочельник она вместе с рождественским хором обходила больницы и дома престарелых в Сан-Франциско, пела гимны вторым сопрано. У Сильвии над камином стояла ее фотография — в фиолетовой мантии и с горящей свечой. Серебряную рамку Аллегра сделала сама. Мадонна с пылающими щеками, глаза как зеркала.

— Второстепенные персонажи у Остен превосходные, — заметил Григг. — Не хуже, чем у Диккенса.

Сильвия была рада, что Григг разговорился. Возразить она не посмела бы, да и что тут возразишь? Некоторых авторов она старалась не упоминать наравне с Остен, но Диккенс в свое время писал очень хорошие книги. «Дэвид Копперфилд», например.

— Кстати, о Диккенсе, — сказал Григг (нет, сколько можно о Диккенсе!), — я задумался, кто из современных писателей уделяет столько внимания второстепенным персонажам, и понял, что это типичный прием в комедийных сериалах. Легко представить, как сегодня Остен написала бы «Элинор-шоу»: Элинор — моральная опора, а остальные то и дело заваливаются в ее нью-йоркскую квартиру со своими заморочками.

Сильвии такое представить было трудно. Искать у Остен сказочные мотивы — пожалуйста; Сильвия и сама это делала. «Гордость и предубеждение» — «Красавица и чудовище», «Доводы рассудка» — «Золушка» и т.д. и т.п. Можно даже утверждать, что там, где блистает Остен, Диккенс тоже неплох. Но «Элинор-шоу»! Ну уж нет. Зачем такие ресницы достались мужчине, который смотрит комедийные сериалы?

Даже Бернадетта замолчала от негодования. Дождь барабанил по крыше, огонь потрескивал. Женщины смотрели на свои руки или на пламя, но только не друг на друга. Первой заговорила Аллегра:

— Второстепенные персонажи, конечно, хороши, но я все-таки думаю, что Остен научилась их писать только в последних книгах. Женщины — миссис Дженнингс, миссис Палмер и еще одна — смешались в кучу. Не различить. И мне понравились едкие реплики мистера Палмера, но потом он меняется и очень скучно исчезает.

На самом деле в язвительном мистере Палмере Аллегра вдруг узнала себя. Ей тоже нередко приходили в голову колкости, и она высказывала их чаще, чем сама хотела. Мистер Палмер не терпел дураков, Аллегра тоже, но гордиться тут нечем. Что бы там ни говорила Остен, это происходит не из желания казаться лучше — если не считать нетерпимость положительным качеством.

— А еще, — Аллегра все никак не могла простить усмирение мистера Палмера, — я бы сказала, что в конце «Чувство и чувствительность» злоупотребляет нашей доверчивостью. Эта неожиданная свадьба Роберта Феррарса и Люси Стил! В поздних книгах сюжет глаже.

— Немного притянуто за уши, — согласился Григг. (И испортил суровое молчание! Что ему, сложно было?) — Конечно, авторский замысел понятен: небольшой розыгрыш — но зря она так увлеклась.