Книга Брайтонский леденец - Грэм Грин

— Я знаю, что такое одиночество, Айда, — сказал мрачный человек. — Я ведь уже целый месяц одинок.

Она не обратила внимания на его слова: мысленно она была там, в Брайтоне, в Духов день, и думала о том, как, пока она ждала его, он, должно быть, медленно умирал, бредя по набережной к Хоуву, — умирал, и эта мысль, и эта несложная мелодрама тронули ее сердце жалостью к нему. Она была из народа, она плакала в кино на «Дэвиде Копперфилде», когда была под хмельком, с ее уст лились все старые баллады, слышанные ею от матери, и ее жалостливое сердце отозвалось на слово «трагедия».

— Троюродный брат в Миддлсборо… вместо него приехал адвокат, — сказала она. — Как это понять?

— Я думаю, если этот Колли Киббер не оставил завещания, то этот брат получит все его деньги. Его не устраивают никакие разговоры о самоубийстве — он, конечно, хочет получить деньги по страховому полису.

— Он не задавал никаких вопросов.

— Потому что в этом не было надобности. Никто не высказывал предположения, что Хейл покончил самоубийством.

— А может быть, он как раз и покончил, — сказала Айда. — Что-то странное с ним произошло. Я хотела бы кое-что выяснить.

— А что? Все и так ясно.

В бар вошел человек в широких бриджах и полосатом галстуке.

— Привет, Айда, — воскликнул он.

— Привет, Гарри, — ответила она печально, глядя в газету.

— Хотите выпить?

— Я уже пью, спасибо.

— Так проглотите это и выпейте еще.

— Нет, я больше не хочу, спасибо, — сказала она. — Если бы я была там…

— Ну и что тут было бы хорошего? — спросил мрачный человек.

— Я могла бы задать несколько вопросов.

— Вопросы, вопросы, — раздраженно перебил он. — Заладила — вопросы. О чем, скажи, пожалуйста?

— Почему он сказал, что его зовут не Фред.

— Его и звали не Фред. Его звали Чарлз.

— Это странно.

Чем больше она думала об этом, тем больше жалела, что ее там не было; сердце у нее щемило при мысли, что никто не интересовался дознанием, троюродный брат даже не приехал из Миддлсборо, его адвокат не задал ни одного вопроса, даже газета, где работал Фред, посвятила ему только полстолбца. На первой странице была другая фотография: новый Колли Киббер; завтра он собирался приехать в Борнмут. «Могли бы подождать хоть неделю, подумала она. В знак уважения к нему».

— Мне хотелось бы спросить их, почему он оставил меня там и удрал на набережную по такому солнцепеку.

— Ему нужно было выполнить свою работу. Нужно было разложить эти карточки.

— А почему он сказал, что подождет меня?

— Ну, это уж тебе надо было спросить у него самого, — ответил мрачный человек. И при этих словах ей почудилось, что Фред пытается ответить ей, ответить по-своему, чем-то вроде иероглифов, отзывающихся в ней смутной болью, пытается говорить, находя отклик в ее душе, как мог бы говорить дух. Айда верила в духов.

— Он многое рассказал бы, если бы мог, — заметила она. Снова взяв газету, она стала медленно читать ее. — Он выполнил свою работу до конца, — мягко проговорила она; ей нравились люди, выполняющие свою работу: в этом была какая-то жизнестойкость. Он раскладывал свои карточки всю дорогу, пока шел по набережной; они возвратятся в редакцию из-под лодки, из мусорной корзины, из детского ведерка. У него оставалось только несколько штук, когда «мистер Альфред Джефферсон, оказавшийся заведующим канцелярией в Клэфеме», нашел его тело. — Если бы он действительно покончил самоубийством, — сказала Айда (она была единственным адвокатом умершего), — он сначала выполнил бы свою работу.

— Так он и не покончил с собой, — сказал Кларенс. — Ты ведь только что читала. Было вскрытие, и установлено, что он умер своею смертью.

— Странно, — возразила Айда, — он пошел и оставил одну карточку в ресторане. Я знала, что он голоден. Он все время повторял, что хочет есть, но почему же он улизнул один и заставил меня ждать? Это просто дико.

— Я думаю, он в тебе разочаровался, Айда.

— Не нравится мне все это. Как-то странно. Жаль, что меня там не было. Я бы задала им несколько вопросов.

— А что если нам с тобой сходить в кино, Айда?

— У меня нет настроения, — ответила Айда. — Ведь не каждый день теряешь приятеля. Да и у тебя тоже не должно быть настроения — твоя жена умерла так недавно.

— Вот уже месяц, как ее не стало, — сказал Кларенс, — нельзя требовать от человека, чтобы он вечно скорбел.

— Месяц — это не так уж долго, — печально возразила Айда, задумчиво глядя в газету. «Всего лишь один день, сказала она себе, как он умер, и вот теперь, думается мне, ни одна живая душа и не вспоминает о нем, кроме меня: а кто я ему? Женщина, с которой он познакомился, чтобы выпить вместе и потискать ее». И опять немудреный трагизм происшедшего тронул ее простое, отзывчивое сердце. Она не стала бы думать обо всем этом, если бы у него были родственники, кроме этого троюродного брата в Миддлсборо. Если бы он просто умер и не был бы, кроме того, еще так одинок. Она чуяла здесь что-то подозрительное, хотя и не могла ни за что ухватиться, кроме имени — Фред… Но ведь каждый скажет: «Его и звали не Фред. Можешь прочесть в газете. Чарлз Хейл».

— Нечего тебе беспокоиться об этом, Айда. Это тебя не касается.

— Я знаю, — ответила она, — это меня не касается.

«Но это никого не касается», — твердило ее сердце; вот что больше всего ее волновало: никто, кроме нее, не хотел задавать никаких вопросов. Когда-то она знала женщину, которая видела своего мужа после его смерти: он будто стоял у радиоприемника и пытался включить его. Она сама повернула ручку, как ему хотелось; он тут же исчез, а она услышала голос диктора, объявляющего по местному радио: «Предупреждение о шторме в Ла-Манше». А она собиралась в воскресенье совершить морскую прогулку в Кале — в этом и было все дело. Вот вам и доказательство: нечего смеяться над теми, кто верит в духов. И если бы Фред, думала она, хотел сказать что-то, он не стал бы обращаться к своему троюродному брату из Миддлсборо; почему бы ему не обратиться к ней? Он заставил ее ждать, она ждала около получаса, может быть, он хочет объяснить ей, почему так вышло.

— Он был джентльмен, — сказала она громко и с твердой решимостью поправила шляпу, пригладила волосы и встала из-за винной бочки. — Мне надо идти, — сказала она. — Пока, Кларенс.

— Куда ты? Прежде ты никогда так не торопилась, Айда, — с горечью посетовал он.

Айда указала пальцем на статью в газете.

— Кому-то надо быть там, — ответила она, — даже если эти троюродные братья и приедут.

— Ему все равно, кто закопает его в землю.

— Как знать, — возразила Айда, вспомнив о призраке у радиоприемника. — Нужно отдать долг уважения. А кроме того, я люблю похороны.