Книга Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

Вернемся снова к нашему эшелону. Весь следующий день прошел в тревожном ожидании нового налета. Но больше немецкие самолеты нас не беспокоили. Вооружены мы были довольно плохо. У меня. в отделении все были вооружены только винтовками, и то не нашего производства. Запаса патронов к ним совсем не было. И только у меня одного, как командира отделения, был автомат ППШ с одним запасным диском, но автомат был неисправный, плохо стрелял очередями. Стрелковые роты были вооружены несколько лучше нас, подрывников-диверсантов. У них было несколько пулеметов и автоматов.

К вечеру этого дня мы уже несколько успокоились, так как надеялись, что немцы, подойдя к реке Кубань, не сразу ее форсируют, а наши части, заняв оборону по реке, смогут остановить дальнейшее продвижение противника. Но мы глубоко заблуждались. На самом деле, положение на фронте было совсем не таким, как мы думали.

Пятого августа 1942 года рано утром за нашими двумя ротами стрелков пришли грузовые автомашины и увезли в северном направлении, в сторону излучины Кубани, где километрах в двадцати от нашего расположения одной из немецких частей удалось форсировать реку и занять небольшой населенный пункт на нашем берегу реки. В связи с этим нашему батальону было приказано выбить противника из этого хутора. Наши стрелки отлично дрались и показали, на что они способны. Подойдя скрытно к этому населенному пункту и бросившись в атаку, они в ожесточенном бою одержали победу, отбросив немцев из этого хутора в реку. Но под прикрытием темной ночи немцы снова форсировали реку и рано утром выбили наших стрелков из него.

У нас в это время происходило следующее. Всю ночь с пятого на шестое августа мимо наших окопов сплошной массой двигались обозы и отдельные части отступающих войск. Вначале в ночной темноте мы окрикивали первых проходящих в колоннах солдат: «Стой! Кто идет?» И в большинстве случаев мы вместо ответа получали от отступающих солдат крепкие слова брани, а некоторые из них нас громко высмеивали, говоря:

— Эй, вы, чего тут сидите на голой степи? Ждете, когда вас немецкие танки подавят как клопов?..

Когда же мимо нас сплошной массой пошло огромное количество обозов в несколько рядов, мы уже больше никого окликать не стали, но никак не могли понять, что же это делается, такая сила отступает и такая паника. Перед рассветом отступление наших войск прекратилось. Далеко в степи не было видно ни единой души.

Все утро и первую половину дня наши стрелки вели неравный бой с гитлеровцами. Многие из них погибли смертью храбрых. Но немецкое командование все больше и больше вводило в бой своих солдат.

В обед и за нами, оставшимися в резерве, приехали грузовые автомашины и повезли на помощь нашим стрелкам. Дни в августе на Кубани стояли очень жаркие. Даже в кузове грузовой машины было очень жарко, да и волновались мы очень сильно перед будущим боем. Поэтому гимнастерки у всех были сырые от пота. Проехав кукурузное поле, мы выехали на окраину станицы, находящейся в двух километрах от хутора, где вели бой наши стрелковые роты. На въезде нас встретил политрук, который был ранен в лицо и забинтован так, что мы его еле узнали. Он приказал нам двигаться в центр станицы. Там нас ожидали наши командиры.

Только что был артиллерийский обстрел станицы, и кругом по улицам видны воронки и осколки разорвавшихся немецких снарядов. Сойдя с машин, мы, растянувшись цепочкой по отделениям, двинулись вслед за нашим политруком. Жителей станицы не было видно, все находились в глубоких подвалах домов или в специально вырытых и замаскированных окопах. Была необычная тишина, как будто и не было никакой войны.

Скрытно по виноградникам и складкам местности мы прошли на северную окраину станицы, там был вырыт глубокий противотанковый ров. Продвигаясь по нему, мы подошли к большому фруктовому саду, сильно заросшему травой и мелким кустарником. Нам было приказано остановиться, так как мы уже пришли к нашим стрелкам, которые находились впереди нас на северном краю этого сада. Здесь была линия обороны нашего батальона. Окопов никаких не было. Они залегли под деревьями этого сада. В тени деревьев и высокой траве их совершенно не было видно со стороны противника. Мы последовали их примеру и тоже залегли рядом с ними. Я выбрал место за толстым стволом старой яблони, слегка окопался и стал вести наблюдение за противником. Напрягая все свое зрение, я ничего подозрительного в районе возможного расположения противника не увидел.

Через некоторое время ко мне, тщательно скрываясь за кустами и сгибаясь, прибежал связной и передал приказ всем командирам отделений и взводов собраться на командном пункте, который находился в противотанковом рве. На командном пункте командир стрелковой роты объяснил, где располагается противник, а также поставил перед нами задачу.

— Товарищи, — обратился он к нам, — необходимо очень скрытно, по-пластунски, проползти это картофельное поле и занять исходную позицию перед теми кустарниками, которые примыкают к тому хутору, где находятся немцы. А рано утром, после артподготовки, которую проведут наши артиллеристы, мы должны пойти в атаку и выбить немцев из хутора.

После этого приказа он почему-то посмотрел в мою сторону и, увидев меня, подозвал к себе и добавил:

— А вы, старший сержант Ильин, со своим отделением поползете первыми и выдвинетесь под самый кустарник, который вы видите вон там, около хутора. Окопаетесь и будете вести скрытно наблюдение за действиями противника. Всю ночь бдительно наблюдать. Только не спать.

— Есть, товарищ старший лейтенант, — ответил я.

— Выполняйте приказание!

Мы разошлись по своим отделениям. Как мне и было приказано, я со своим отделением по-пластунски пополз по картофельному полю к тем кустарникам, которые находились около хутора. До них было около километра. Ползли мы медленно, все время прислушиваясь и наблюдая за поведением противника. Но кустарники были безлюдны, и никаких немцев в них не было видно. Все шло хорошо. И вдруг один из моих бойцов — младший сержант Заруцкий — подползает ко мне и категорически заявляет, что он дальше не поползет, так как сильно болен. Он стал проситься у меня, чтобы я его отпустил к врачу. Посмотрев внимательно на его лицо, я понял, что он не болен, а просто струсил перед такой боевой задачей. Я ему строго заявил, что нужно выполнять боевой приказ, и приказал двигаться дальше за мной. Но, несмотря на мой строгий приказ, Заруцкий все же отстал от нас. Ползти надо было еще далеко, но я как-то совсем не чувствовал усталости, только очень волновался, сумею ли выстоять, если на нас обрушится огонь противника.

Дело шло к вечеру, смеркалось. Стало прохладнее, а потому и легче ползти. Я приподнял голову и посмотрел, что там впереди. Уже совсем близко темнели кусты, и только еще западный край их был слабо освещен уходящим за горизонт солнцем. Из хутора доносились громкие голоса женщин, мычание коров и лай собак. Справа и слева я слышал пыхтение ползущих рядом со мной товарищей.

Картофельное поле кончилось, и я шепотом приказал остановиться, пока совсем не стемнеет. Было еще достаточно светло, я успел разглядеть, что на нашем краю поля росла довольно высокая трава, а за ней был спуск к кустарнику. Он рос в небольшой низине, и там, видимо, протекал небольшой ручей, так как в вечерней тишине было слышно журчание воды. До кустарников оставалось не более пятидесяти метров. Когда совсем стемнело, мы стали осторожно продвигаться к краю низины и в траве выкопали небольшие окопчики, чтобы в них можно было сидеть, а сверху замаскировались высокой травой. Обзор из окопчиков был очень хороший. Видны были все кусты и правая часть хутора, особенно хорошо дома его. Неожиданно в хуторе поднялись какие-то крики, были слышны немецкие ругательства и плач женщин. Минут через двадцать справа от хутора ярко запылал стоящий на отшибе какой-то сарай. Огонь его хорошо освещал крайние избы хутора.