Книга Направить в гестапо - Свен Хассель

— Кое-кто, — заметил Хайде Барселоне, — слишком уж разборчив в таких делах.

Недовольно ворча, мы тем не менее переложили трупы так, как хотелось лейтенанту. Офицеров, убитых в постелях, лежавших с перерезанным горлом в шелковых пижамах, оставили на месте. Пол был весь в темных кровавых пятнах, и на них уже густо сидели мухи. В одной комнате радио оставалось включенным. Слащавый голос напевал: «Liebling, sollen wir trauig oder glucklich sein?» («Дорогой, будем мы печальными или радостными?»).

Мы облили бензином весь гарнизон и вышли. Оказавшись снаружи на безопасной дистанции, мы с Барселоной бросили в окна десяток гранат.

С другого склона холма до нас доносилась пьяная песня торжествующих русских:

Если завтра война, если завтра в поход,

Если черная сила нагрянет,

Как один человек, весь советский народ

За любимую родину встанет.

Старик посмотрел в их сторону, за холмы, в туманную даль, а потом снова на горящий городок с убитыми.

— Что ж, ничего не поделаешь, — сказал он. — Это их война, раз они кажутся такими довольными.

Нагнали мы роту в сосновом лесу. Лейтенант Ольсен был не особенно доволен нашим долгим отсутствием, и прошло немало времени, прежде чем он оказался в состоянии изъясняться языком, не вызывающим у нас румянца застенчивой стыдливости.

В последующие дни у нас произошло несколько стычек с мародерствующими группами русских, потери наши составили в общей сложности человек десять. К этому времени мы приобрели немалый опыт в искусстве партизанской войны.

С нами было шестеро пленных — лейтенант и пять солдат пехотинцев. Лейтенант бегло говорил по-немецки и шел с Ольсеном во главе колонны; все разногласия были временно забыты.

Чтобы как-то вознаградить себя за необходимость вести пленных, мы заставили двух солдат нести кастрюлю с забродившей брагой.

Ранним утром — солнце наконец-то выглянуло — мы обнаружили коттедж в швейцарским стиле — горную хижину, окруженную со всех сторон галереей; у входа стояли на часах двое немецких пехотинцев. Когда мы приблизились, вышли двое офицеров и встали, поджидая нас. Тот, что постарше, оберст-лейтенант[7], держал в глазнице нелепый, сверкавший на солнце монокль. Он вскинул руку в небрежном приветствии лейтенанту Ольсену и, когда мы подошли, снисходительно нас оглядел.

— Вот вы наконец и притащились — я ждал вас гораздо раньше. Я не прошу подкрепления, если у меня нет в нем нужды — а когда такая нужда есть, ожидаю, что оно прибудет немедленно. — Монокль его прошелся по нашим рядам, презрительно поблескивая. — Ну что ж, ваши люди выглядят весьма опытным сбродом — надеюсь, наше доверие будет оправдано.

Он вынул монокль, подышал на него, протер, вернул на место и обратился к нам через плечо Ольсена.

— Хочу предупредить, дисциплина у нас строгая. Не знаю, к чему вы привыкли где-то там, но здесь придется ходить по струнке. Хм!

Он кивнул, видимо, довольный тем, что высказался, и снова обратился к лейтенанту Ольсену.

— Разрешите представиться: оберст-лейтенант фон Фергиль. Командую здесь я. — Лейтенант Ольсен откозырял. — Я послал за подкреплением несколько дней назад. И ждал вашего прибытия уже давно. Однако, раз вы прибыли, дело для вас у меня найдется. Вон там, на опушке леса, высота семьсот тридцать восемь. В последнее время там наблюдается оживленная деятельность противника. Вы найдете поблизости левый фланг моего батальона. Непременно содержите в порядке линии связи.

— Слушаюсь.

Лейтенант Ольсен откозырял снова, приложив два пальца к каске.

Оберст-лейтенант широко раскрыл глаз и выпустил моноколь.

— Вы считаете, что отдали честь по уставу, лейтенант?

Ольсен встал по стойке «смирно». Щелкнул каблуками и молодцевато вскинул руку.

Оберст-лейтенант кивнул со скупым одобрением.

— Это уже лучше. Имейте в виду, разгильдяйства мы здесь не терпим. Это прусский пехотный батальон. Мы знаем, что есть что, и придерживаемся самых высоких требований. Пока вы находитесь под моим началом, жду от вас того же.

Он завел руки за спину и, нахмурясь, чуть подался вперед.

— Что за иностранное отребье вы привели сюда?

— Это русские пленные. Лейтенант и пятеро рядовых.

— Повесьте их. Мы не держим здесь такой швали.

Наступила пауза. Я видел, как лейтенант Ольсен с трудом сглатывает.

— Вы сказали — повесить?

— Вот именно! Что это с вами, приятель? Несообразительны или что?

Оберст-лейтенант повернулся на каблуках и прошествовал обратно в коттедж. Ольсен с угрюмым выражением лица проводил его взглядом. Мы все знали людей типа этого оберст-лейтенанта: помешан на получении Железного креста, в голове только мысли о личной славе и удовольствиях.

Русский лейтенант взглянул на Ольсена, приподняв брови.

— Ну, и что будет? — негромко спросил он. — Нас повесят?

— Нет, если я смогу не допустить этого! — резко ответил Ольсен. — Предпочел бы увидеть, как вешают этого фигляра!

На первом этаже унтер-офицер распахнул окно, и оттуда выглянул сам «фигляр».

— Кстати, лейтенант, хочу предупредить, пока вы не заняли позиции: когда я отдаю приказ, то жду его немедленного выполнения. Полагаю, я выразился достаточно ясно?

— Сукин сын, — пробормотал Порта. — Только этого нам и не хватало. Треклятый прусский осел…

Ольсен резко повернулся к нему.

— Может, помолчишь? Ни к чему еще больше осложнять положение.

Из двери вышел адъютант оберст-лейтенанта, молодой розовощекий лейтенант, с его приказом, чтобы мы немедленно заняли свои позиции — и сделали это в соответствии с правилами. Непонятно, что это могло означать. Проведя несколько лет на фронте, люди вырабатывают свои правила.

Мы подошли к высоте 738 и принялись окапываться. Земля была очень твердой, но нам встречалась и потверже, это было лучше, чем бесконечная ходьба по кишащей противником местности. Порта и Малыш пели за работой. Они казались в слишком уж хорошем настроении.

— Приложились, небось, к этому чертову шнапсу, — с подозрительностью сказал Хайде.

Ольсен и Шпет сидели в окопе с русским офицером, озабоченно разговаривая негромкими голосами. Барселона рассмеялся.

— Держу пари, они готовят Иванам[8]побег!

— Ну и что? — с горячностью спросил Штеге. — Ольсен не из тех, кто станет вешать пленных, потому что так велел какой-то патологичный пруссак. И позаботится, что бы они ушли!