Книга Прощание в Дюнкерке - Владимир Сиренко

К Градчанам медленно подошла черная «эмка» — алый флажок с серпом и молотом ловил ветер на высоком капоте. Толпа опять расступилась. Ехал посол Советского Союза Сергей Сергеевич Александровский.

— Мы не сомневаемся в вас!

— Вы нас спасете!

— Вы поможете нам!

— Да здравствуют русские!

— Ура — господину послу! Ура! Ура!!!

Александровского ждали в Градчанах полтора часа назад. Но выехать из посольства он не мог. Вокруг здания советского представительства тоже стояли люди с национальными флагами Чехословакии, и они тоже пели «Интернационал», пели свой гимн. Какой-то осторожный чиновник из городского управления приказал было оцепить советское посольство двойным полицейским кордоном. Но разве чех в полицейском мундире не патриот? Полицейские растворились среди демонстрантов, пропускали к советскому послу одну за другой депутации пражан — и уже не только пражан. В посольство СССР шли братиславские ткачи, стеклодувы из Брно, пльзеньские пивовары… Посол не мог не принимать этих людей, хотя знал, что Бенеш ждет его. Он не мог не повторять людям то, что сотни раз за последние полгода повторял их президенту: «Да, мы поможем, мы готовы к этому, мы выступим на вашу защиту как ваши союзники, как члены Лиги наций…» Когда Александровский выезжал в Градчаны, у посольства начался митинг. Собравшиеся выбросили лозунги: «Не отзывать армию с границ!», «Объявить всеобщую мобилизацию!», «Не допустить германские войска в Судеты!»

Пение пражан было слышно и в кабинете президента, и в зале заседаний Совета министров.

— Не понимаю, — вдруг сказал Вуех, председатель Чешско-немецкой социал-демократической партии. — Неужели они могли узнать о содержании англо-французской ноты? Кажется, были приняты все меры! И газеты дали самую поверхностную информацию.

— Господа, — пресек лишние сейчас разговоры премьер-министр Годжа, — на ответ нам дано всего шесть часов… Мы давно вышли за это время.

— Я считаю, — твердо сказал Бенеш, — поскольку англо-французский план выработан без консультаций с нами, его осуществление может иметь катастрофические последствия. Я обращусь лично к Даладье и Чемберлену с просьбой пересмотреть их точку зрения. Хотя бы на основе арбитражных соглашений с Германией… Это мы и запишем в основу ответа.

— И в качестве главного арбитра выступит Гитлер! — раздался чей-то раздраженный голос.

— Я ни на мгновение не сомневаюсь, что СССР окажет нам помощь! — ответил Бенеш.

— Однако посол Александровский заставляет себя ждать, — язвительно сказал Беран, председатель аграрной партии. — Поневоле задумаешься, а не прав ли Жорж Боннэ, который постоянно говорит о пассивности русских. И вообще, на кого мы ориентируемся? Ориентация на Советы, прямая апелляция к ним — явное нарушение традиционной политики нашей страны. Нас не поймут, господин президент.

— Кто? — Бенеш невольно поднялся со своего места. — Гитлер?

— Народ… — сквозь зубы процедил Беран.

— Народ там… — Бенеш кивнул на окна. — Вы слышите, как они поют?

На минуту наступило всеобщее молчание.

— Но вы слышите, Бенеш, что они поют? Они поют «Интернационал». Опирайтесь на русских, превращайте Чехословакию в глазах Европы в авангард коммунизма, — и Беран картинно скрестил руки, словно хотел сделать вид, что отмежевывается от дальнейших решений. Однако, помолчав, вдруг добавил:

— Нужно безоговорочно принимать все, что предлагают истинные союзники! Мы не должны забывать, что в будущей войне линия фронта пройдет вовсе не по государственным границам — она разделит два мира. Было бы ослоумием принять мысль о допуске советских войск на нашу территорию! В конце концов, соглашение с Германией вовсе не означает политическую смерть! Каждый из нас найдет себя в новой структуре Европы.

— Это верно, — кивнул Годжа, — нужно просто привыкнуть к мысли, что Версаль был в чем-то ошибочен.

«Если бы я уже так не считал, — подумал Бенеш, — я бы не отправил Нечаса к Даладье. Но об этом знаем только мы — я, Даладье и Нечас. И на моей карте граница отторгаемых районов была иной. Они хотят слишком многого. Всю нашу экономику».

— Я вовсе не ратую за большевизацию! — Бенеш даже повысил голос. — Но принять безоговорочно… Эти вопросы должен обсуждать парламент.

— А в нем сидит Готвальд, — вставил Годжа. — Он вчера уже сказал, что подобные требования можно предъявлять только в случае проигранной войны.

Вошел дежурный секретарь президента, громко провозгласил:

— Его превосходительства полпред Советского Союза господин Александровский!

Бенеш как очнулся. Он бегло оглядел лица министров и глав правящих партий, встал и торопливо направился к двери. Александровский ждал его в комнате для приемов.

— Я привез ответ на ваш вопрос, господин президент, — сказал Александровский. — В телеграмме из Москвы прямо говорится: СССР окажет, согласно договору, немедленную и действенную помощь Чехословакии, если Франция также окажет эту помощь. СССР окажет также военную помощь Чехословакии как член Лиги наций на основании статей 16 и 17 Устава, если чехословацкое правительство обратится в Совет Лиги наций с просьбой о применении указанных статей. Наркоминдел настойчиво интересуется вашим ответом на англо-французский ультиматум.

— Вот как господин Литвинов называет англо-французские предложения! — в тяжелом раздумье произнес Бенеш. — Кто знает, возможно, в этом есть истина. Но как бы то ни называлось, наше правительство решило, что англо-французский документ не приемлем. Хотя я опасаюсь саботажа этого решения некоторыми членами кабинета. Пришлось также запросить Францию — не означает ли данный документ ее отказ от выполнения союзнических обязательств. Но пока они молчат.

Бенеш вдруг прямо и ясно посмотрел в лицо Александровского, словно неожиданно для себя понял что-то крайне важное:

— Я предполагаю, нападение на нас произойдет 22-го числа.

«Да, — подумал он, — именно 22-го сентября. Гитлера совершенно не устроит наш ответ, как бы ни преподнес ему его Чемберлен. Назначенная на 22-е встреча Гитлера и Чемберлена, таким образом, явится пустой тратой слов. Начнется война».

— Откуда эта уверенность в дате? — с тревогой спросил Александровский.

— Небольшие сопоставления, — нехотя ответил Бенеш, сразу переменил тон, заговорил бодро, уверенно. — Борьба неизбежна, но наш народ не допустит того грабежа, о котором говорят в Лондоне и Париже. Вероятно, через час, после отправки нашего ответа, будет объявлена всеобщая мобилизация. Вы видели сами — требование защиты страны стало истинно народным… Пока под ружьем только действующая армия, все воздушные силы приведены в боеготовность, но это тоже немало.

Александровский наблюдал за Бенешем и не мог понять, отчего, когда он говорит уверенно и твердо о необходимости борьбы, у него такое страдальческое, просто жалкое лицо?

Дежурный секретарь прервал их разговор: