Книга Цифровые грезы - Эдмундо Пас Сольдан

На полочке слева, на скопированных учебниках по Photoshop’у и еще по кое-каким программам, лежал свадебный альбом. Себастьян от нечего делать принялся перелистывать страницы, ожидая пока загрузится Мак: сверкающие от счастья и выпитого алкоголя глаза, танцы, торт, момент, когда он зубами стащил с Никки подвязку, друзья детства, пришедшие на халяву напиться и обнаружить, что старость не за горами. Вообще, альбомов было великое множество и почти все они принадлежали Никки. Себастьян все собирался заархивировать их в компьютере и пропустить через Photomanager — программку, которую он содрал в «ТП» (где благодаря уругвайскому советнику — очень симпатичному и приятному парню, больше смахивающему на футболиста, чем на творческого работника — он создавал цифровой архив всех фотографий их издания). Ему хотелось это сделать, но все было то лень, то недосуг, и он откладывал это занятие на следующий, все никак не наступающий раз.

Себастьяну не слишком нравилось фотографировать, он начинал пленку и забывал о ней, возвращаясь лишь спустя месяца три, а то и больше, так что, когда он наконец брался за проявку, то и дело сталкивался с давно позабытыми моментами прошлого. Никки же, наоборот, была настоящим фанатом и щелкала камерой каждый раз, когда считала миг достойным воспоминания (что случалось довольно часто: дрыхнущий на улице кот, цветущие у входа в издательство жакаранды, он сам, только что продравший глаза и с всклокоченными со сна волосами). Фотографом она была никчемным и, несмотря на годы практики, постоянно забывала о световых эффектах, секретах фокусировки и размерах кадра. Таким образом, в кадре могли оказаться безголовые тела и головы без тел, а если и то и другое, то, скорее всего, — искаженных форм. Никки обожала снимать безлюдные пейзажи, и понять это Себастьяну было не под силу (если человеку на фотографии не нужны люди, то не проще ли купить открытку?). Несмотря на отсутствие таланта фотографа, Никки крайне гордилась своими произведениями, и Себастьяну было строжайше запрещено — за исключе-нием всего нескольких случаев — что-либо в них исправлять. Нужно уважать натуру и авторское своеобразие, заявляла она, по крайней мере, моих тру-дов, и Себастьян вынужден был терпеть наличие в доме продвинутого кузнеца доцифровой нож. Никки не замечала его терзаний и педантично, лишь получив проявленную и распечатанную пленку из фотостудии, аккуратно вставляла свежие снимки в альбом, подписывая каждую фотографию чем-то наподобие: «Январь 2001. Я и Себас в магазинах». Себастьян закрыл альбом. Достал полученную от Исабель фотографию, отсканировал и проверил электронную почту (всего пара торопливых строчек от старшего брата. Тот жил в Санта-Крус и работал экономистом в фирме, занимающейся поиском рынка сбыта для альтернативных национальных продуктов, таких как, к примеру, кинуа[24]и пиво). На экране появилось отсканированное изображение.

Себастьян отвлекся на стоящую на корпусе Лестата фотографию — он в обнимку с Никки на пляже в Антигуа, оба счастливо улыбаются. Эту фотографию он не корректировал. Ну, разве чуть-чуть: убрал попавшего в правый угол кадра случайного прохожего и добавил чайку в небе. Но это же были поверхностные касания, изменения, которые не шли в счет, поскольку не затрагивали духа фотографии (в отличие от других фотографий на стенах, как, скажем, портрет мамы, на котором он стер ее морщины). Снимок был сделан «олимпусом» Никки — столько фотоаппаратов, что хоть дерись за право получить снимок на свой, и зачастую, когда находился желающий, ему вручали обе камеры (у Себастьяна был старенький «вивитар»). Когда же пленки оказывались проявлены, выяснялось, что это разделение кадров буквально на несколько секунд действительно стоило свеч. И дело не только в секундах — еще у камер были совершенно различные манеры интерпретации игры светотени, так что даже один и тот же миг отображался глазами их объективов как два непохожих друг на друга мира. На самом деле можно одновременно прожить множество жизней — в зависимости от количества фотокамер, захватывающих их в плен фотопленки.

Он запомнит эти дни на Антигуа как неповторимые моменты, когда среди карибской жары ощущая кожей нежное дуновение морского бриза, он не думал ни о преступлениях, ни злодеяниях, ни о государственной измене. Наверное, это и есть цель и смысл медового месяца: скоротечные каникулы, когда веришь в слияние душ и тел и ничто не пятнает доверие, когда единственными секретами становятся недолговечные строки, написанные на песке следами беспечно бегущих ног и мягко стираемые морскими волнами.

Себастьян сосредоточился на Монтенерго и Торговце Пудрой. Вошел в меню и углубился в игру с двадцатью миллионами пикселей фотографии. Вскоре он уже забыл о Никки и погрузился в работу, в результате которой на снимке не осталось ни точки, что могла бы засвидетельствовать даже самое мимолетное соприкосновение жизней Торговца и Монтенегро.

Глава 5

Себастьян сидел в офисе Алисы, когда по интеркому сообщили, что ему звонят. Наверное Исабель.

— Это срочно? — поинтересовалась Алиса. Ее губы сложились то ли насмешливо, то ли нетерпеливо. А может, и с сожалением. — Если хочешь, ответь отсюда.

— Обождет, — ответил Себастьян, бессознательно дотронувшись до лежащих в кармане фотографии и дискеты.

Это не вопрос жизни и смерти, кроме того, задержку можно расценивать как его маленькую, пусть и глупую месть за то, что заставила его совершить Исабель. На столе рядом с компьютером (скрин-сэйвер — снова и снова тонущий «Титаник») примостилась видеокамера, с которой Алиса просто обожала разгуливать по улицам и издательству, записывая на пленку, все, что казалось ей достойным запечатления. Только что она снимала Себастьяна, терзая его серией интимных вопросов об их с Никки житье-бытье, а объектив «самсунга» выдвигался, чтобы снять его крупным планом. Себастьян покрывался густым румянцем. Он терпеть не мог, когда его снимали — даже камеры системы безопасности в банках. Ему претила сама мысль оставлять свое изображение то там, то сям. Бесплотная тень.

В уголке стола лежала кучка компакт-дисков, их будут вкладывать в субботний выпуск «ТП». Первым пойдет диск фольклорной музыки Анд, потом что-нибудь из танго, Рикки Мартин, самба, рэп, техно, Селия Круз. Отличный ход, говорила Алиса, перебирая пальцами жемчужное ожерелье и то и дело сводя и разводя колени в привычном нервическом жесте; на лице ее при этом заявлении расцветала такая буйная улыбка, что вполне можно было подробнейшим образом изучить состояние ее миндалин. Статистика не врет: с момента назначения Джуниора директором издания продажи возросли на двадцать восемь процентов. Поговаривали, что главным инициатором изменений являлась Алиса, и Себастьяна это ничуть не удивляло. Алиса обладала гибким умом и убеждениями, не всеми разделяемыми, но зато позволяющими эффективно действовать: не столь важно, чтобы люди читали газету — главное, чтобы они ее покупали. Таким образом, были созданы новые приближенные к жизни рубрики — кухня, автомобили — и нещадно урезаны разделы, призванные повышать культурный уровень читателя (поскольку они не могли окупаться за счет рекламы). Счета заметно пополнялись за счет цветных выпусков пятничных приложений, а теперь добавятся и субботние компакт-диски. Больше фотографий, больше цвета, меньше текстов. Газета словно постоянно извинялась, что ее все еще приходится читать. Следующим логическим шагом было бы исчезновение текстов новостей и ограничение одними лишь заголовками (статистические исследования показывали, что у людей, прочитавших и заголовок, и сам текст новостей, в памяти сохранялось столько же информации, сколько и у тех, кто дальше заголовка не продвинулся). Что сказал бы отец Джуниора? Что газета без культурного наполнения может назваться чем угодно, но не газетой? Наверняка метался бы в бессонном бреду, не в силах смириться с мыслью, что наглая и молодая кровь от крови его (наглая, поскольку молодая), не задумываясь, выбросит за борт десятилетия потом зарабатываемого престижа и репутации. Но против цифр не попрешь: наконец-то были отвоеваны утраченные ранее позиции на рынке и по продажам издательство шло с главным конкурентом — «XXI» — ноздря в ноздрю.