Книга Звук моего голоса - Рон Батлин

Металл растворился, кухня и сад за окном снова стали цветными, как будто напились солнечного света.

После завтрака ты почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы сходить за воскресными газетами.

— Не хочешь пройтись со мной? — спросил ты Элиз.

— Да, папа.

Это были прекрасные десять минут до магазина, а по дороге назад вновь начал подступать упадок. Ты продолжал идти. Элиз рассказывала тебе о разных зверушках в ее классе: хомяк, котенок, два кролика, — когда ты неожиданно осознал, что все вокруг тебя стало еще более серым, еще более металлическим, чем раньше. Ты чувствовал, что горишь, как будто солнце устроилось где-то у тебя внутри и его свет стремится прожечь кожу.

Вдруг ты ощутил потребность разорвать себя, раскрыть, разлить цвета на камни мостовой, на деревья, забор, почтовый ящик, а потом упасть обессиленным навзничь, чтобы свет из глубины тебя залил все небо своей ослепительностью.

Ты крепко схватил дочь за руку. Она как раз подходила к концу списка своих зверушек:

— …и ежик. Ой, папа! Больно! — Она выдернула ладошку.

— Извини, Элиз. — Ты неуверенно встретился с ее взглядом. — Я…

— Не любишь животных? — спросила она, снова беря тебя за руку.

— Некоторых, — ответил ты. — Вообще-то многих, если правда.

Здесь вам нужно было перейти улицу — поэтому она взяла тебя за руку?

Вы оба подождали на краю тротуара, пока мимо проехал фургон.

— А каких больше? — продолжила она опрос, когда вы стали переходить через дорогу.

— Ну… — Ты сделал выразительный жест. — Понимаешь…

Отпустит она твою руку, когда вы перейдете на другую сторону? Ты не хотел обидеть ее. И продолжил:

— Разных… Некоторых…

Отпустит?

— Больших?

— Да. Больших.

Вы пересекли улицу, ее рука все еще была в твоей. Чувство облегчения.

Это было воскресное утро; вы с дочерью шли по улице. Ты только что купил воскресные газеты и нес их домой, чтобы прочитать там с женой. Все было хорошо. Все было отлично.

— Больших, — повторил ты. — Лошадей, жирафов, слонов, но больше всего, — ты сделал паузу, — гиппопотамусов.

Элиз посмотрела на тебя.

— Ты хочешь сказать, гиппопотамов? — совершенно серьезно поправила она тебя.

— Я знаю, что я хочу сказать, юная леди. Латинский язык: гиппопотамус. И они валяются в грязи. Как в песне.

— В песне про грязь?

Ты начал петь:

Грязь, грязь, прекрасная грязь,

Что даст тебе больше прохлады сейчас?..

К конце первого куплета ты пел уже очень громко и недоумевал, почему Элиз к тебе не присоединяется. На самом деле она не сказала вообще ни слова — даже после того как ты закончил. Тебе потребовалось совсем немного времени, чтобы покрыть своей грязью всех ее зверушек — кроликов, котов и хомяков.

— Увидимся, папа! — выкрикнула она, поворачивая за угол в сторону сада, когда ты заходил в дом. Ты отпустил ее руку задолго до конца песни — так легче махать руками в такт музыке.

Во время спартанского обеда — ни джина с тоником, ни вина, ни бренди в конце (по твоему предложению, чтобы убедить себя в том, что пить или не пить — для тебя нет никакой разницы) — ты сидел, улыбался и отпускал шутки. Много шуток. «Наказания» — сын и дочь — смотрели друг на друга, вы с женой смотрели друг на друга. Солнце светило ярко. Цвели цветы. Трава зеленела. «Наказания» росли, и тебе приходилось измерять их едва ли не каждые несколько минут. Мэри улыбалась; ты продолжал улыбаться и шутить.

Потом вы сидели в шезлонгах, ты не пил, и этого было достаточно, чтобы считать себя полностью при деле. Время от времени Мэри поглядывала на тебя, чтобы проверить, насколько ты старательно «работаешь» — на самом деле так и было. А когда ты ловил ее взгляд, она тебе улыбалась.

Мэри любит трудиться, у нее в саду все цветет. Через несколько дней, после того как вы переехали в этот дом, она начала выкладывать сад в форме буквы «Н»: две лужайки, обрамленные клумбами. С тех пор ей всегда удавалось, даже посреди зимы, иметь немного разноцветья на Н-образных клумбах. Когда один участок увядает, другой уже готов заменить его — что-то вроде эстафетной гонки с весной. Шесть весен наступило с момента переезда сюда, хотя и не без потерь во время сильных морозов. Но какой бы ни была погода, если надо — Мэри всегда была там, в перчатках и галошах. Неужели она верит, что если в какой-то момент на клумбах нет чего-то зеленого, то гонка проиграна и весь сад погиб?

— Ну, — Мэри подошла к тому месту, где ты сидел, — поможешь нам?

Ты улыбнулся и ответил, что тебе очень удобно, спасибо.

— Вспомни Святую Книгу, — предостерегающе произнес ты. — Шесть дней будешь трудиться и делать свою работу, но на седьмой…

— Не волнуйся, я просто хочу тебе кое-что показать. Тебе только нужно посмотреть и умилиться, какая я умница и какие у меня золотые руки. И все.

Не так уж много. Ты ответил, что будешь через несколько минут.

— Да ну же, давай сейчас, — продолжала уговаривать она.

— Что такое?

— Сюрприз. Пойдем!

Она потянулась к тебе, и, совершенно не подумав, ты грубо оттолкнул ее руки.

— Через несколько минут! — рявкнул ты. Потом, поняв, что натворил, ты повторил чуть нежнее:

— Я сейчас приду.

Ты улыбнулся и попробовал взять ее за руки. Мэри сделала шаг назад.

— Ублюдок! — тихо произнесла она.

— Что с тобой случилось? — требовательно спросил ты. Тон долгого страдания в этом невысказанном «сегодня» довольно безжалостно модулировал твой вопрос, в котором подразумевались шесть лет терпеливого понимания с твоей стороны и упорных капризов — с ее. Мэри разозлилась.

— Я ведь не многого прошу, правда? Несколько мгновений твоего бесценного безделья.

Затем, как ты и ожидал, она замолчала.

— Извини, Моррис.

— Все нормально, — ответил ты с утомленным великодушием. Ты улыбнулся бессильно, как обычно, потом продолжил: — Давай посмотрим на твой сюрприз, что ли?

Ты встал с кресла и, предложив ей руку, начал пробираться через лужайку к правому углу сада, где «наказания» уже копались в грядке. Мэри говорила что-то насчет того, что это хороший сюрприз, совершенная неожиданность, и что она…

Но тебе становилось все сложнее ее слышать. Как будто с момента, когда вы тронулись в путь, кто-то постепенно уменьшал громкость звука в саду.

Вы продолжали идти.

— Мэри! — выкрикнул ты и схватил ее за руку. Она обернулась на тебя. В твоем лице явно просматривалась паника. Все словно замедлило ход. Требовались усилия, чтобы переставлять ноги — одну за другой; ты почувствовал себя таким тяжелым, как будто давление воздуха или гравитация вдруг резко выросли.