Книга С тобой и без тебя. Нежный враг - Лесли Локко

Мадлен с благоговейным трепетом разглядывала комнату Бекки. Она была просто чудесной. Она потрогала пальцем ленточки на балетных туфлях Бекки, прикоснулась к остро заточенным грифелям цветных карандашей на столе и робко присела на клетчатое стеганое покрывало. Это было совсем не похоже на ее собственный дом. С той минуты, когда мама Бекки открыла дверь внизу, Мадлен поняла, что ни при каких условиях не сможет пригласить Бекки к себе домой. Она молча наблюдала за тем, как Бекки вынимает для них разные вещи, которыми они могли бы заняться. Заняться? В доме Мадлен делать было совершенно нечего, она сидела в своей комнате и читала, иногда приходила в гостиную, чтобы посмотреть телевизор или пообщаться с родителями, когда в очень редких случаях ее отец был дома и, перед тем как лечь спать, они разговаривали. Сама идея о том, что у нее могут быть какие-то личные вещи: альбомы для рисования, блокноты, карандаши и краски, записи, журналы для подростков, была чужда Мадлен. Ее жилище отличалось от комнаты Бекки. Ее дом с пыльными книжками на венгерском, запахом готовившейся еды, который пропитал все обои и выцветшие виды Будапешта, с фотографиями Питера на стенах не имел ничего общего с этим. Все в доме Бекки было прекрасно. Когда мама Бекки поднялась наверх через час с подносом чудесного и удивительно вкусного шоколадного печенья, которое Мадлен никогда не видела, не говоря уже о том, чтобы пробовала, ее муки стали просто нестерпимы. И мама у Бекки была такой милой. Она была доброй и смешливой, а не резкой и грубой, как ее собственная мать. Она провела все оставшееся время, продолжая мысленно сравнивать. Каждое новое наблюдение оставляло в ней более глубокий след и боль, чем предшествующие.

К половине седьмого ее желудок был набит печеньем и молоком, она неохотно поднялась с мягкой овечьей шкуры, лежащей на полу, и сказала, что ей пора домой. Приглашение Бекки заходить снова после школы показалось ей совершенно искренним. Даже ее мама сказала, что она надеется, что они снова увидят ее. Когда Мадлен осторожно прикрыла за собой входную дверь и пошла вниз по улице, она почувствовала, как какое-то теплое чувство появилось у нее внутри. В первый раз с тех пор, как они прилетели в Англию почти четыре года назад, Мадлен подумала, что встретила кого-то, с кем, возможно, они подружатся. Бекки была такой же подружкой, какие остались у нее дома на родине в Будапеште. Она думала о Маре Надаш, жившей от нее через три улицы, о Кристиане Гилленборг — ее лучшей подруге в начальной школе. Обычно она старалась не вспоминать о них, особенно когда оглядывалась вокруг на девочек и мальчиков, с которыми теперь была вынуждена водить компанию. Ее прозвище в школе было Сабо в обносках, они даже не могли толком запомнить и произнести ее фамилию. И все-таки Сабо в обносках звучало лучше, чем Толстый Чужак, как обзывали Джоша Барнеса — самого ужасного мальчика в их школе, самого отвратительного в мире, потому что именно он первым стал обзывать Мадлен и придумал ей это прозвище. Она пошла вверх по Лэндброук-Гроув, стараясь не думать о большом удобном доме, из которого только что вышла, где кто-то мог быть на кухне тремя этажами ниже и даже не знать, есть ли еще кто-нибудь дома.

7

Когда Макс прилетел, в квартире никого не было. Он взглянул на свои часы в тот момент, когда водитель внес в холл его чемоданы. Было почти три часа дня, где, черт возьми, все они могут быть? Бродят по магазинам, скорее всего. Франческа могла бы закупаться для всей Италии. Он задумался, как же ей удалось убедить Амбер отправиться с ними. Он прошел в сторону кухни, по пути ослабляя узел своего галстука. На самом деле он собирался приехать в Рим на неделю раньше, чтобы посмотреть, как устроилась Амбер, но слишком много других мелочей отвлекало его внимание и требовало его присутствия, не последним из них была и его проклятая жена. При мысли о ней он скорчил недовольную гримасу. Он отправил Анджелу в «Клаасенс» — это была первоклассная клиника, расположенная в очень уединенном месте неподалеку от Брюсселя, чтобы о ней там позаботились, как они называли свое лечение. В первую неделю, или около того, казалось, что лечение приносит свои плоды. Все было хорошо, как они с удовольствием и сообщали. Но, к сожалению, ей удалось каким-то образом убедить сына другой пациентки привозить для нее немного коньяка. Она дурачила их несколько дней, а затем ее обман обнаружился, и все результаты, которых они добились, были сведены к нулю. Макс раздраженно потряс головой. Что, черт возьми, он должен делать с ней? Он снова посмотрел на часы. Какое решение он не принял бы, все это могло теперь подождать. Ему надо было сделать несколько деловых звонков. Он открыл холодильник, вытащил тарелку с оливками и пиво и прошел по пустой квартире прямиком в свой кабинет.

Сев за стол, придвинул к себе телефон, раскрыл ежедневник и провел указательным пальцем вниз по списку телефонных номеров: Каплан, Кимчико, Кремер. Вот он. Джефф Кремер. Он снял трубку и набрал номер. Человек на другом конце провода в Нью-Йорке ответил сразу же после второго звонка. Макс поговорил с ним несколько минут и положил трубку. Он откинулся назад на спинку кожаного кресла, прижав ладонь к губам. Его мысли неслись вскачь. Он впервые имел дело с немцами из Восточной Германии, кто-то с их стороны установил контакт с его молчаливого согласия. Им нужны были доллары в обмен на восточногерманские марки; речь шла об очень больших суммах, о поставках выпущенных в Восточной Германии автомобилей «трабант» и гарантиях очень привлекательного контракта в Узбекистане, одной из советских республик к востоку от Черного моря. Макс кивнул сам себе в знак согласия, восточногерманские марки можно продать в Польше и Чехословакии через имеющиеся там контакты, таким образом, в этом не было никакой проблемы. Он получит свои комиссионные за обе трансакции. Ему придется осмотреться вокруг, чтобы поискать кого-то, заинтересованного в поставках дешевых автомобилей, — Ближний Восток или Африка будут самым лучшим решением. Практически невозможно продать это в Европе или в Америке. Южная Африка, вероятно, слишком далека, а азиатский рынок сейчас наводнен японскими и корейскими автомобилями. Да, конечно, Иран, Ирак, Судан — это могут быть наиболее перспективные рынки для продаж. Ему опять надо позвонить. Последняя часть сделки — постройка гидроэлектростанции на севере страны, и здесь ему придется сделать несколько звонков, ему надо предварительно подготовить почву. Он найдет партнеров, создаст консорциум и получит приличные проценты с обеих сторон. Макс снова придвинул к себе ежедневник и начал просматривать список телефонов. Пять минут спустя он нашел три фамилии людей, которые ему были нужны. Он опять снял трубку и набрал номер телефона.

8

Анджела чувствовала, что ее голова раскалывается. Во рту была сухость, глаза болели от света, и ее тело… у нее было чувство, что, если она не схватится за подлокотник кровати, она просто улетит. Она повернула голову в сторону окна. Несмотря на то что шторы были толстыми и непрозрачными, света для ее глаз все равно казалось много. Она повернулась на другой бок. Ее взгляд упал на фотографию Макса с детьми, которую эта стерва сиделка поставила на телевизор. «Хоть что-то будет напоминать тебе о доме!» — говорила та бодренько, перед тем как накрыть Анджелу покрывалом, а потом исчезнуть. Анджела хотела закричать ей вслед: «Я не хочу вспоминать о доме, ты, толстая корова!» Но она была слишком утомлена. Тем более женщина не поняла бы. Она была француженкой или бельгийкой, в общем, какой-то чертовой национальности. На секунду она задумалась. Ведь она говорила с ней по-английски несколько минут назад… может, та англичанка? Нет, бельгийка. Это было то, о чем Макс попросил миссис Дьюхерст сказать ей. Вот скотина. Он не мог сказать ей об этом лично. Мысли об этом не принесли ничего хорошего, ее глаза наполнились слезами. Она улеглась в кровати поглубже. Простыни были тонкими и холодными. Анджела начала дрожать. Она была без выпивки около… она пыталась сосчитать… около трех дней. Она знала с предыдущих попыток, что первая неделя бывает самой трудной. Но невероятно было мыслить категорией недели, когда теперь без алкоголя она не могла протянуть более пяти минут. Анджела вспотела от усилия не думать о милом холодном стакане пива, обжигающем джине с лаймом или содовой, приятном разливающемся тепле бренди или… она начала горько плакать. Какого черта она здесь делает? Что с ней сделал Макс? Что она сделала сама с собой?