Книга Аня с острова Принца Эдуарда - Люси Мод Монтгомери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тогда почему бы тебе не выйти за Алонзо? — спросила Присилла серьезно.
— Сама подумай — выйти замуж за человека по имени Алонзо! — со страдальческим видом ответила Фил. — Думаю, я такого не вынесла бы. Но у него классический нос, и это было бы большим облегчением иметь в семье нос, на который можно положиться. За свой я ручаться не могу. Пока он растет по гордоновскому образцу, но я так боюсь, что с возрастом он приобретет берновские тенденции. Я каждый день внимательно и с тревогой разглядываю его в зеркале, чтобы убедиться, что он все еще гордоновский. Мама из Бернов, и у нее самый берновский из всех берновских носов. Видели бы вы его! Я обожаю красивые носы. У тебя, Аня, ужасно красивый нос. И нос Алонзо почти склонил чашу весов в его пользу. Но Алонзо! Нет, я была не в силах решить. Если бы я могла поступить с ними, как со шляпками — поставить их обоих рядом, закрыть глаза и проткнуть шляпной булавкой, — все было бы очень легко.
— А как Алек и Алонзо отнеслись к тому, что ты едешь в университет? — осведомилась Присилла.
— О, они не теряют надежды. Я сказала, что им придется подождать, пока я смогу принять решение. И они вполне согласны подождать. Они оба меня боготворят. Ну а пока я собираюсь весело проводить время. Я думаю, что в Редмонде у меня будет куча поклонников. Без этого я не могу быть счастлива. Но вам не показалось, что все первокурсники ужасно некрасивые? Я заметила среди них только одного по-настоящему красивого. Он ушел прежде, чем вы появились в зале. Я слышала, как его приятель назвал его Гилбертом. У этого приятеля глаза выпучены вот настолько. Неужели вы уже уходите, девочки? Подождите, посидим еще.
— Нам пора, — сказала Аня довольно холодно. — Уже поздно, а у меня есть еще кое-какие дела.
— Но ведь вы обе зайдете ко мне в гости, правда? — спросила Филиппа, вставая и обнимая каждую из них за талию. — И позвольте мне приходить к вам. Я хочу, чтобы мы подружились. Я уже так привязалась к вам обеим. Надеюсь, я еще не окончательно опротивела вам своим легкомыслием?
— Не окончательно, — засмеялась Аня, так же сердечно обнимая Филиппу.
— Ведь я совсем не такая глупенькая, какой кажусь внешне. Принимайте Филиппу Гордон такой, какой ее создал Бог, со всеми ее недостатками, — и я уверена, что она вам понравится… Это кладбище — чудесное место! Я хотела бы быть похоронена здесь. А вот могила, которой я прежде не заметила, — вот эта, в железной оградке… Ах, девочки, смотрите… На камне написано, что это могила гардемарина, который погиб в бою между «Шенноном» и «Чесапиком»[18]. Подумать только!
Аня остановилась у оградки и взглянула на истертый камень — сердце ее затрепетало от внезапного волнения. Старое кладбище со сплетающимися над головой деревьями и длинными тенистыми аллеями исчезло — перед ее глазами была гавань Кингспорта почти за век до этого дня. Из дымки медленно выплыл огромный фрегат со сверкающим «английским флагом-метеором»[19]. За ним виднелся другой корабль, с лежащей на шканцах неподвижной героической фигурой, завернутой в звездно-полосатый флаг, — телом храброго капитана Лоренса. Рука времени перевернула страницы — и вот «Шеннон» с триумфом движется к гавани, ведя за собой захваченный «Чесапик».
— Вернись, Аня, вернись, — со смехом воскликнула Филиппа, потянув ее за рукав. — Ты за сотню лет от нас! Вернись!
Аня вернулась со вздохом; глаза ее все еще блестели.
— Я всегда любила эту старую историю, — сказала она. — И хотя в бою победили англичане, я люблю ее из-за храброго командира, павшего в тот день. Эта могила словно приближает к нам те события и делает их такими реальными. Этому бедному гардемарину было всего лишь восемнадцать. Он «скончался от тяжелых ран, полученных в этой славной битве» — так гласит эпитафия. Эпитафия, какой только может желать солдат.
Прежде чем уйти, Аня отколола от платья маленький букетик лиловых маргариток и положила на могилу мальчика, погибшего в грандиозной морской дуэли.
— Ну, что ты думаешь о нашей новой знакомой? — спросила Присилла, когда они расстались с Филиппой.
— Мне она понравилась. Есть в ней что-то очень привлекательное, несмотря на всю ее сумасбродность. Я думаю, она права, когда говорит, что далеко не так глупа, как кажется, если ее послушать. Она прелестный ребенок… и даже не знаю, вырастет ли она когда-нибудь.
— Мне она тоже понравилась, — сказала Присилла уверенно. — Конечно, она так же много говорит о поклонниках, как Руби Джиллис. Но болтовня Руби раздражала меня или вызывала тошноту, а над Фил хотелось просто добродушно посмеяться. Почему бы это?
— Между ними есть разница, — ответила Аня с задумчивым видом. — Я полагаю, дело в том, что Руби делает все осознанно: она играет в любовные отношения. А кроме того, когда она хвастается своими победами, чувствуешь за этим ее желание досадить тебе и напомнить, что у тебя не так много поклонников, А когда Фил рассказывает о своих кавалерах, это звучит так, как если бы она говорила просто о приятелях. Она действительно смотрит на юношей, как на хороших товарищей, и довольна, когда их так много вокруг нее, просто потому, что ей нравится пользоваться успехом и хочется, чтобы все об этом знали. Даже Алек и Алонзо — теперь я никогда не смогу подумать об одном из этих имен, не вспомнив тут же другого, — они для нее просто два товарища по игре, которые хотят, чтобы она играла с ними всю жизнь. Я рада, что мы познакомились с ней и посетили это старое кладбище. Кажется, моя душа пустила сегодня крошечный корешок в почву Кингспорта. Надеюсь, что это так. Терпеть не могу чувствовать себя «пересаженной».
На протяжении следующих трех недель Аня и Присилла продолжали чувствовать себя чужими в чужой земле. Затем неожиданно все встало на свои места — университет, профессора, классы, студенты, учеба, развлечения и быт. Жизнь опять слилась в единый поток, вместо того чтобы состоять из отдельных фрагментов. Из сборища не связанных друг с другом индивидуальностей новички превратились в «первый курс» — единую группу, с групповым духом, групповым кличем, групповыми интересами, групповыми антипатиями и групповыми амбициями. Они одержали победу над второкурсниками в ежегодном конкурсе, приуроченном ко Дню гуманитарных наук, и тем самым добились уважения студентов всех курсов и глубокой уверенности в собственных силах. Три предыдущих года в подобных конкурсах побеждали второкурсники, и то, что в этом году победа досталась первокурсникам, было приписано искусному оперативному руководству со стороны Гилберта Блайта, возглавлявшего кампанию и разработавшего некую новую тактику, которая деморализовала противника и привела к триумфу первого курса. В награду за заслуги он был избран президентом курса — почетное и ответственное положение (по крайней мере, с точки зрения первокурсников) — положение, о котором мечтали многие. Он также получил приглашение присоединиться к «Ягнятам» — редмондское словечко, обозначавшее членов общества «Лямбда тета»[20], — честь, которой редко удостаивался кто-либо из первокурсников. Перед посвящением в члены требовалось пройти испытание: Гилберт должен был целый день прогуливаться по самым оживленным улицам Кингспорта в старомодной дамской шляпе с огромными полями и в необъятной ширины кухонном переднике из ярчайшего цветастого ситца. Ом прошел через это испытание бодро и весело, с изысканной учтивостью снимая шляпу в знак приветствия, когда на пути ему встречались знакомые дамы и девицы. Чарли Слоан, которого не приглашали вступить в ряды «Ягнят», сказал Ане, что не понимает, как Блайт может разгуливать в таком виде, и что уж он-то, Чарли, никогда до этого не унизился бы.
