Книга Последнее звено - Виталий Каплан

– До закату будемо.

– А… – перешел я к животрепещущему. – А куда меня после?

После долгой паузы молодой ответил:

– В приказе, ведомо, торг добротой той лазняковой. Во усобь, ин бо люд не пущено. Сам еси приискренне доброта, хлап лазняков, тем же куплен будеши.

Тут уж задуматься пришлось мне, и надолго. Если я правильно понял, хлап – это то же самое, что холоп, то есть раб. Ни фига себе попал! Они думают, что я принадлежу каким-то лазнякам. Которые отличаются огромной добротой. И эту доброту будут распродавать. В каком-то приказе. Кажется, так на Руси назывались министерства. Меня, получается, кто-нибудь тоже купит. Поскольку я – самая искренняя доброта. Надо же, не ожидал. Полагается, наверное, расчувствоваться и пустить слезу умиления?

Лет десять назад я бы, конечно, в этой ситуации давно уже пустил слезу. Да, может, и пять… А взрослому человеку надо встречать неприятности с сухими глазами и упругими нервами. Не помню, где я это прочитал, но понравилось.

В любом случае план остается прежним – не делать резких движений, осмотреться. Убивать, судя по всему, не будут – уже хорошо. А дальше посмотрим. Ну, другой мир. Примем такую версию. В конце концов, если сюда есть вход – значит, должен быть и выход. По крайней мере, в это хотелось верить. Правда, пока верилось с трудом. Слишком уж саднило на душе, будто ее всю наждачной бумагой ободрали. Да, хотелось бы, конечно, выход. Но это ж не выключатель: щелнул раз – зажег, щелкнул два – погасил. А что, если это как в колодец навернуться? Где из колодца выход?

От горестных мыслей я и сам не заметил, как задремал, а проснулся уже ближе к вечеру, когда солнце ощутимо сползло к горизонту. Пейзаж изменился – поля сперва сменились деревеньками, потом потянулись огороды, непонятно чем засаженные. Во всяком случае, привычной картофельной ботвы было не видать. А потом как-то незаметно огороды, сараи и склады перетекли в город.

– Кучеполь есть, – тоном проводника в плацкартном вагоне известил меня молодой командир Ксанфе.

Что-то, однако, было не так… что-то совсем не по учебнику истории за седьмой класс. Пускай это хоть трижды параллельный мир, хоть дважды перпендикулярный – но должна же быть логика? У них ведь тут явное Средневековье. Копья, сабли, холопы… Лошади, наконец. Опять же столичный город. Верно? А где же тогда крепостные стены? Где подвесной мост, ворота, стража?

Тянутся улицы – неширокие, но прямые, на удивление чистые, замощенные досками. Дома больше деревянные, не выше трех этажей, но изредка попадаются и каменные. Палисадники, засаженные красными и белыми цветами… Людей на улицах много, одеты вовсе не в лохмотья, хотя черно-серо-бурая расцветка раздражает своей унылостью… Они тут что, не научились красить ткани? И еще странно – нигде я не заметил ни колодцев, ни девушек с коромыслами. Созрели до идеи водопровода? Не дозрели до идеи девушек?

Очередная странность – совершенно никакой вони. Не то чтобы совсем не пахло – чувствовались в воздухе и коровий навоз, и прелое сено, и еще что-то кислое, – но все в пределах нормы. Может, у них тут и санэпидемстанция есть? И даже взяток не берет?

А телеги наши меж тем уже заходили в какой-то проулок, по обеим сторонам которого тянулись огромные сараи.

– Прибыхом, – улыбнулся мне Ксанфе. – Амбары те суть приказны.

Потом была суета, выпрягание лошадей, разгрузка телег. Веревку с моей шеи наконец сняли, спустили на землю. Ксанфе взял меня за локоть и повел куда-то внутрь.

Там оказалось довольно светло – из-за факелов. Но совсем не таких, как в исторических фильмах. Не чадили, не воняли, горели необыкновенно ярко. Вполне даже сравнимо с электричеством.

Ксанфе явно знал, куда идти. Протащив меня по широкому коридору, он нашел высокого седобородого старика и минут пять ему что-то втолковывал, показывая на меня. Говорили они тихо, лишь изредка доносилось: «Афонасий де рече», «лазняки», «хвороба». Потом он развернулся и вышел, на прощание хлопнув меня по плечу – не боись, мол, все путем будет.

Старик внимательно оглядел меня и сказал:

– Вой рече, имя ти Андрей. Лет елико суть?

– Девятнадцать… С половиной, – пробурчал я, уставясь на свои голые ноги.

– Идемо, Андрее. Облик вземши, поснедаеши…

Поснедать – это было очень кстати. Пускай всего-то разносолов – ломоть хлеба, вяленая рыба и подкисленная чем-то вода, но старик, по крайней мере, не жмотился в количестве.

Потом меня завели в какую-то каморку и лязгнули снаружи засовом. Внутри обнаружилась охапка сена. Наверное, это здесь считается постелью. Вверху, под самым потолком, маленькое, крест-накрест забранное двумя железными прутьями окошко. Солнце, по моим прикидкам, уже опустилось за горизонт, но в каморке было пока довольно светло. Читать, конечно, я бы не смог, а вот разглядеть удобства – вполне. В углу зияла дыра сантиметров тридцати в диаметре, голова уж точно пролезет. Где-то в глубине слышался рокот текущей воды. Уж не канализация ли?

3

Наверное, в моих обстоятельствах полагалось бы не спать всю ночь, изводить себя вопросами, воображать многочисленные ужасы. Но ничего подобного – я как свалился на это сено, так и заснул, и не снилось ничего. Видимо, сегодняшний объем впечатлений равен одному удару по башке… Интересно все-таки, кто же это меня там, в подвале, оприходовал…

Утро началось со скрежета отодвигаемого засова. Я приподнялся, завертел головой – и сразу все вспомнил.

Каморка была залита нежарким еще, золотистым солнцем. Солома моя разметалась по полу, и немалая ее часть застряла у меня в волосах. Пришлось причесываться пальцами. Тупое занятие, конечно.

Дверь поехала вперед, в комнату вошел вчерашний дед.

– Изоспамши? – пробасил он. – Ну, пойдемо. Поснедамши да и на торг.

О, точно! Как я мог забыть – сегодня же собираются меня продавать вместе со всем моим неисчерпаемым запасом доброты! Хорошо хоть, сперва пожрать дадут.

Да, для Средневековья тут нравы были какие-то вегетарианские. Дед, как и вчера, провел меня на кухню, распорядился – и заспанная бабища необъятных размеров поставила передо мной миску какого-то варева. Даже ложку деревянную выдала.

Кухня тоже потрясала размерами. По площади – как трехкомнатная квартира, если внутренние перегородки убрать. Три здоровенные печи, длинный, метров десять, стол, вдоль которого с обеих сторон тянутся узкие лавки, на стенках – пучки сушеных трав, полочки повсюду прибиты с какой-то непонятной утварью.

Похлебка оказалась вполне терпимой. Какие-то разваренные овощи, правда, без малейших признаков мяса. Но горячая, в животе сытно – что еще надо холопу?

– Пойдемо, – тронул меня за плечо старик.

– Продаваться за корзину печенья? – буркнул я. – Ну, типа пойдемо.

Старик, похоже, иронии моей не понял, но отвечать не стал. Просто велел жестом идти за ним и неторопливо зашагал по коридору.