Книга Владыка ночи - Андрей Ливадный

— Вот мы и подошли к сути проблемы, Юна. Я не зря сказал тебе: несмотря на «одичание» и трансформацию форм, большинство сервов помнит о своей изначальной функции. Семя, которое разбрасывают плюющиеся кусты, состоит из колоний микромашин. Гоум говорил мне, что эти мельчайшие, невидимые невооружённым глазом микромеханизмы — есть не что иное, как полезнейшее изобретение наших предков, позволившее им не только заселить Селен, но и колонизировать иные планеты. Просто за века регресса мы потеряли контроль над ними, утратили знания об истинном предназначении той серебристой субстанции, которую ныне называют проклятием, да и сами микромашины в результате бесконтрольного воспроизводства начали представлять определённую опасность. На самом деле старик Гоум наглядно доказал мне, что дозированная инъекция микромашин в кровь человека приводит к управляемому изменению жизненных процессов. Маленькие кибернетические симбионты живут в крови, как обычные тельца, они изначально сконструированы для внедрения в человеческий организм. Результатом их деятельности является неслыханная приспособляемость человека к условиям внешней среды. Когда человек, в крови которого обращаются микромашины, попадает под палящие лучи солнца, эти маленькие симбионты перемещаются в капилляры, пронизывающие кожу, и аккумулируют излишек энергии, предохраняя своего хозяина от ожогов. Затем стоит такому человеку попасть в лютый мороз, микромашины начинают отдавать накопленную энергию, согревая хозяина, поддерживая постоянную температуру тела. Кроме этого, существует ещё несколько способов применения колоний микромашин. Их можно поселить на кожных покровах и с помощью специальных матриц сформировать из металлизированных клеток разъёмы для подключения полезных устройств.

— Я не верю тебе.

— Юна, я видел это своими глазами. У Гоума было несколько матриц и импланты, которые подключаются к сформированным разъёмам. Он не придумал это сам, а с риском для жизни добыл древние приспособления в разрушенных городах, где тысячи лет назад жили первые обитатели Селена.

— К чему ты рассказываешь мне эти подробности? — не сумев скрыть страх и отвращение, спросила Юнона. — Зачем ты пугаешь меня?

— Я тянул, сколько мог, Юна, — ответил Герон. — Зная, как относятся к изменённым жители городов, я пытался подготовить тебя к нелёгкому восприятию правды, заставлял тебя читать книги древних, в надежде, что ты поймёшь: биологическая эволюция на Селене зашла в тупик, условия внешней среды ухудшаются с каждым годом, и твоему поколению придётся делать осознанный выбор между медленной деградацией и единственным способом выживания…

— Нет. Не продолжай. Я не хочу слышать от тебя такие слова!

Герон тяжело вздохнул:

— Хочешь ты или нет, но тебе придётся узнать правду, Юна. Я не могу допустить, чтобы тебя забила камнями безумная толпа.

Лицо Юноны стало пепельно-серым. Она порывисто встала:

— Я лучше уйду.

— Нет.

— Отец, я слушалась тебя во всём, но сейчас ты говоришь отвратительные вещи.

— Я вижу, ты поняла мой намёк. — Герон тоже встал и жестом указал на запасной выход из оранжереи, которым, на памяти Юноны, никто и никогда не пользовался. — Пойдём. Я покажу тебе правду, а дальше ты вольна поступать, как хочешь.

Она не смогла воспротивиться. Привязанность к отцу всё же была слишком сильна, чтобы взять и просто уйти, не окончив этот разговор. Если между ними останется недосказанность, они уже не смогут жить и общаться, как прежде, хотя Юнона подозревала, что прошлое уже необратимо ушло…

— Отец, неужели ты не мог просто промолчать, как делал многие годы, когда я спрашивала про маму? — с горьким упрёком произнесла она.

— Мог, — ответил Герон, подводя дочь к входу в тесную шлюзовую камеру. — Но не забывай, я сам позвал тебя в сектор гидропоники. Твой вопрос уже не играл решающей роли. Разговор на тему изменённых состоялся бы, так или иначе. — Он открыл овальный люк и жестом указал дочери на переходной тамбур.

Она вошла в тесную камеру, по-прежнему ощущая, что дрожит всем телом.

— Причина во мне? — пересилив дурноту, спросила Юнона, протягивая руку, чтобы взять из специальной ниши защитный костюм, без которого выходить на поверхность Селена было равнозначно самоубийству.

— Ты повзрослела, Юна, — ответил Герон, помогая ей облачиться в свободно ниспадающий балахон с островерхим капюшоном. — Я не слепой и вижу, как смотрят на тебя молодые парни.

Юна покраснела:

— При чём тут это, отец?

— Сейчас узнаешь. — Он взял из ниши второй балахон и начал ловко облачаться в нехитрую экипировку.

Затянув шнуровку, он посмотрел на дочь сквозь мягкую прозрачную лицевую пластину и плотно закрыл внутренний люк. Теперь они стояли тесно прижавшись друг к другу.

— Не суди слишком торопливо и опрометчиво, — голос Герона прозвучал глухо и невнятно. — Держи себя в руках, Юна, и помни, что я люблю тебя. — С этими словами он начал открывать механизм второго люка.

Этим выходом на поверхность уже давно никто не пользовался, и овальная плита не сразу поддалась усилиям Герона, а когда она всё же сдвинулась с места, то на пол переходного тамбура посыпались куски потерявшего эластичность уплотнителя.

Юнона стояла, не в силах предугадать, что произойдёт в ближайшие минуты. В голове девушки царил настоящий хаос, мысли путались, а в душе по-прежнему стыл обыкновенный человеческий страх перед грядущей неизбежностью.

* * *

Над этой частью Селена наступал вечер.

Жгучий диск солнца уже висел так низко над горизонтом, что отвесные стены кратера отбрасывали постепенно удлиняющиеся, угольно-чёрные тени с резко очерченными границами.

Юнона редко выходила за пределы города, и реальность Селена пугала её. Отец был прав, — их мир уже давно не предназначен для живых существ, стоило немного постоять, наблюдая за стремительными физическими метаморфозами, происходящими на грани света и тьмы, чтобы слова Герона наполнились реальным, доходчивым смыслом.

Нагретые скалы дышали дневным жаром, но там, где пролегли глубокие тени, на смену зною уже пришёл холод. В такие предзакатные часы можно было увидеть, как рядом, буквально в нескольких метрах друг от друга, лежат совершенно разноликие пространства. Над освещёнными участками равнины разреженный воздух всё ещё струился зыбким маревом, а в тени скал камни уже успели покрыться белесой коростой наледи. Над жёлто-коричневой равниной, образующей дно кратера, стремительно возникали смерчи, поднимающие вверх столбы мелкой реголитной пыли, изредка до слуха долетали приглушённые хлопки — это лопались, рассыпаясь на острые обломки, не выдержавшие резкого перепада температур фрагменты скал…

Дикий, неприветливый, лишённый даже намёка на жизнь мир. Трудно представить, что когда-то он выглядел совершенно иначе и на месте выжженных безжалостным солнцем пространств росла трава, высились деревья и к лазурным небесам вздымались многоэтажные дома городов.