Книга Агент Тартара - Борис Иванов

Низкий, незаметный — как незаметен воздух — металлический звон наполнял прозрачный полумрак второго этажа. Был его скрытой сутью. Я осторожно переходил от одного инсектария к другому, примериваясь, каким бы образом добыть из этих перенаселенных недр дюжину-друтую их обитателей — для предоставления оплатившему мою странную охоту заказчику на предмет дальнейшего их изучения. И прикидывал, из каждого ли «гнезда» брать пробу или ограничиться двумя-тремя из них. Надписи на табличках, укрепленных на подставках-постаментах этих замысловатых сооружений, ничего мне не говорили. Это были просто номера. Иногда — с добавлением цифровых индексов. В бывшей столовой стояли инсектарии с номерами от двадцать пятого по сороковой. В буфетной — от сорок первого по пятидесятый. И так далее. Только одного — «счастливого» номера, чертовой дюжины, не смог я найти в этом звенящем лабиринте.

Конечно, это был, скорее всего, уже чисто спортивный интерес, но как-то уж так получилось, что мне ужасно не хотелось покидать это царство шестиногих. Покидать его так же тихо и безмолвно, как я в него и пришел, без того чтобы не прикоснуться кончиками пальцев к прохладному пластику ящика с осами, означенному как «номер тринадцать». Конечно, это было, в сущности, капризом.

Каприз этот и привел меня к запертой двери.

Собственно, это была единственная запертая дверь на втором этаже старого особняка. Как и положено такой двери, была она сделана на совесть из настоящего, дьявольски дорогого мореного дуба и обита темной, с золотым вытершимся тиснением кожей. Если прикинуть на глазок, ориентируясь по размерам здания, то за дверью этой находился небольшой чулан или кабинет довольно скромных размеров.

Тесноватый, под старину обставленный кабинет я и обнаружил за этой дверью, когда без особого труда справился с нехитрым замком. И в отношении «номера тринадцатого» я тоже не ошибся: он занимал почетное место — посреди письменного стола, словно причудливый громоздкий светильник. И, как положено светильнику, он источал свет. Точнее сказать, он источал полумрак. Золотистый, коричневого оттенка сумрак сочился из нег, превращая все вокруг в некое подобие рисунка сепией из старинной книги. А еще — из него сочился недовольный звон. Осы, заточенные в этом ящике, явно были чем-то недовольны. Похоже, с этими «малышками» работали как раз перед тем, как для обитателей второго этажа закончился их рабочий день.

На столе были разложены какие-то инструменты, поблескивающие стеклом и металлом, и стопка расчерченной от руки бумаги — милейший научный натюрморт а-ля XVIII век. С некоторой долей вызова я уселся в антикварное кресло, придвинулся вместе с ним к столу и вперил взгляд в мерзкое копошение, наполнявшее отделенный от меня только тонким листом пластика мир желто-коричневых шестиногих тварей. Мир, чуждый всему человеческому и (интуиция точно подсказывала мне это) полный необъяснимой, смертельной опасности, — слепой и безжалостный.

Долго засиживаться, однако, не стоило. Надо было обзавестись хотя бы одной приличной «пробой биологического материала». Минут десять я изучал хитроумного устройства «шлюз», наверное, предназначенный как раз для таких вот манипуляций по извлечению на свет божий части населения прозрачной темницы. Ей-богу, мне казалось, что изучил я сие приспособление основательно — не столь уж сложным оно и представлялось. Но, поверив этой кажущейся простоте, я совершил последний шаг в заботливо приготовленную для меня ловушку.

Стоило мне сдвинуть с места аккуратно подогнанную к пазам плексигласовую перегородочку, как секции, составляющие нелепую громадину инсектария, разомкнулись, и само это узилище перепончатокрылых разверзлось, с глухим стуком обрушившись на стол всеми своими многочисленными составными частями. Осы даже не вырвались, не хлынули, а — как бы тут найти слово поточнее — изверглись в окружающее пространство Мгновенно заполнили весь объем тесного кабинета, каждую его щель!

Я обмер.

Собственно, ничего другого мне и не оставалось. Любое движение мгновенно стало бы смертельно опасным для меня. О том, чтобы хоть как-то замести следы своего визита в наполненную сумраком комнатенку, теперь не было и речи. Я сидел, вдавившись в уродское кресло, и, боясь даже вздохнуть, составлял в уме план дальнейших действий. Осы после первого бурного всплеска энергии немного успокоились и теперь, в большинстве своем, покрывали все открытые поверхности комнаты слабо шевелящимся живым орнаментом. Я не стал даже вспоминать, сколько подобных ожогу раскаленным железом «поцелуев малышек» профессора Миллера необходимо для того, чтобы загнать в гроб взрослого и вполне здорового человека. В любом случае этот-то минимум будет мне обеспечен, случись сделать неверный шаг и прогневать обретших свободу узниц костлявого профессора. Так я и сидел — то обмирая, то воскресая в такт наполнявшему пространство вокруг неровному звону осиных крылышек. Сидел неподвижной колодой, и осы ползали по моим рукам и лицу...

Наконец, помолившись Неверному Богу Удачи, я медленно поднялся на ноги и, не отрывая подошв от пола, чтобы — не приведи господи! — не придавить дюжину-другую мерзких тварей, стал выбираться из-за стола. Это заняло у меня минут сорок и стоило, наверное, пары лет жизни. Дальше пошло веселей: словно пародируя спятившего лыжника, волоком передвигая ноги, я двинулся к оставленной открытой двери. Она была все ближе и ближе. Она манила. Олицетворяя собой спасение... И все больше и больше росла моя вера в избавление от этого кошмара.

Жестокое разочарование терпеливо поджидало меня в самом конце. Буквально на пороге выхода из ада.

Разочарование было не только полным и жестоким, но и предельно, несправедливо неожиданным. Тяжелая старинная дверь наполненной жужжащей смертью комнатушки захлопнулась перед самым моим носом! И ключ повернулся в замке. Невидимый мне ключ — с той стороны. И одновременно с тяжелым хлопком, отрезавшим мне путь к свободе, в затылок мне вошел докрасна раскаленный штырь.

Укус осы.

Странно: не помню — закричал ли я. Помню только ощущение полной, парализующей беспомощности, обрушившейся на меня. Беспомощности и потерянности.

А потом в тесной комнатушке заморосило. Мелкие капельки пахнущей лекарством жидкости мерно зашелестели по жутковатому шевелящемуся ковру из осиных тел, покрывшему все в этой комнате. И перестал шевелиться этот ковер. И звон стих. А последним стих и шорох дождя.

Этот пахнущий лекарством дождик усыпил не только насекомых. Я ощутил его действие почти мгновенно — только принял сперва свое головокружение за результат осиного укуса. Тошнота волной подкатила к горлу, слабость ударила в ноги, сделав их ватными. Еще немного и я наверняка кулем рухнул бы на усыпанный бездыханными насекомыми пол.

Но этого мне не дали сделать.

Майкл Миллер вовремя вошел в боковую, замаскированную под книжный шкаф, дверь. Вошел, бесцеремонно похрустывая раздавленными подошвами его башмаков «малышками». Вошел и подхватил меня под руки.

— Вот так, вот так, Клаус... — приговаривал он, с натугой выволакивая меня в соседнюю комнату.

Натянутый на физиономию респиратор придавал его голосу особо гнусную интонацию.