Книга День счастья - завтра - Оксана Робски

Да. Нормальные люди обычно именно так и разговаривают. Вскрюченном состоянии и когда половой коврик забивается в рот.

Ноги на мне задвигались, голоса стали оживленными.

Наверное, когда говорят: «В эту минуту напряжение между нимиспало», имеют в виду именно такую ситуацию.

* * *

— Гур, гур, гур, вые…ть, гур, гур… сука…

«Не убьют, — думала я, — шапку на глаза надели, неубьют».

— Слушайте, хотите, я вам анекдот расскажу? В два часаночи мужик шарит по всем кухонным шкафам, заходит заспанная жена. «Где-то здесьводка была спрятана». — «Так ты ее на похоронах отца выпил». — «То-тоя смотрю, что-то папашки не видно!»

Тот, что сидел впереди, засмеялся.

Они снова заговорили. По-моему, заспорили.

Разбавляя свои слова русским матом.

В какую сторону мы едем? Сколько времени?

Большим пальцем я стянула со среднего кольцо. Не бог вестьчто, но все-таки бриллианты.

Подняла руку вверх, наугад.

— Держите кольцо. Денег стоит немерено. С бриллиантами.Муж подарил.

— Кто твой муж?

Мысли в голове закрутились, как на ускоренной перемотке:«Дипломат? Американец? Депутат? Олигарх?…»

— Права отдайте, — проныла я.

«… — Милиционер? Прокурор? Художник?»

Что сказать? Чтобы не испугать. И не слишком расслабить.

— Давайте я вам еще один анекдот расскажу, а вы мне заэто — права?!

— Давай.

Я получила легкий пинок в живот.

— Девушка приходит к врачу: «Доктор, меня всераздражает». Доктор спрашивает: «Что именно?» Девушка ему, злобно так: «Не злименя, сволочь!»

Они громко заржали. Я почувствовала себя актрисой, которуюосыпали овациями на дебютной премьере.

Тот, что впереди, перестал орать.

По времени мы уже вполне могли оказаться за городом.

— Это твой адрес? У тебя ребенок есть?

Зачем я взяла с собой паспорт? В голову снова вернуласьболь.

— Это адрес прописки. А живу я за городом. На Рублевке,слыхали? Туда не подъедешь просто так. Камеры и охрана. Вам туда лучше несоваться. «Мерседесов» и в Москве хватает.

Мне хотелось сказать: «Отпустите меня, пожалуйста». Мне таксильно хотелось это сказать!

Еще сильнее, чем в пятнадцать лет объясниться в любви СережеХрамцову.

Они переговаривались. Именно переговаривались. Я напряженнодумала: хорошо это для меня или нет?

Машина стала реже останавливаться. Значит, светофоров всеменьше…

— Господи, помоги мне… — Я забормотала слова, выдумываяих на ходу, бессвязные и бессмысленные, тихо, но так, чтобы они смогли уловитьсуть. -…Вседержитель, прости нас, грешных, помоги нам, кающимся…

Пинок в бок.

— Ты чего там?

— …Господи, всепрощающий, рабы твои… — Что-то подобноея исступленно бормотала несколько минут. Как пела без музыки.

Несколько рук сильно дернули меня вверх.

Я завизжала от ужаса. Я забыла все свои уловки.

Я кричала от страха. Кричала не потому, что решила кричать,а кричал мой рот. Сам. Моя голова. Мое тело. Сердце. Руки. Все кончено. Я кричалас тем же отчаянием, с каким кричит ребенок, рождаясь. Не понимая, почему онкричит. Но не кричать не может.

Я ударилась головой о дверь; перед глазами оказалоськрутящееся колесо машины; мое тело перекатилось несколько раз по асфальту; яшевельнула рукой. На небе собирались тучи. Я была жива. Меня выкинули измашины.

Я вскочила и побежала… Бежала, пока были силы. Хотелосьоглянуться назад, но я не позволяла себе.

Когда бежать я уже не могла, я пошла. Я шла очень долго, иза все время не проехало ни одной машины. С двух сторон дороги был лес.

Я устала и остановилась. Села на обочину. И заплакала.

Я была одна, в лесу, избитая, уставшая. Неизвестно где.Телефон они забрали.

На шум мотора и яркий свет фар я бросилась грудью в лучшихтрадициях отечественного кинематографа про войну.

* * *

Ромы дома не оказалось.

Я налила полную ванну воды. Вылезла, мокрая, добежала довходной двери, проверила — заперта ли, вернулась.

Доливая только горячую, я смогла согреться.

Рома был на встрече и домой не собирался.

Я расплакалась.

Он приехал через двадцать минут.

Мы лежали, обнявшись, и он гладил меня по голове.

Он принес мне чай, а потом коньяк. Я смешала и то и другое изакрыла глаза. С облегчением поняла, что засыпаю.

Мне позвонила с сочувствием вся Москва. Сарафанное радио.

Всех интересовали жуткие подробности. Не изнасиловали меня?Страшно было? Как, анекдоты рассказывала, правда?

Приехали Машка с Анжелой.

Последние события затмили все, что было до этого, и явстретила их без замирания сердца.

— Перестань брать трубку, — посоветовалаМашка, — пусть мучаются от любопытства.

— Ты на чем теперь ездить будешь? — спросилапрактичная Анжела.

— Только не на «мерседесе», — ответила я. —Мне Рома «фольксваген» какой-то обещал. Из офиса.

Они понимающе кивнули.

— Я сама так боюсь на этом Cayenne, — призналасьАнжела. — Всю дорогу в зеркало смотрю, ужас.

— Мне в милиции сказали: девушки, которые на дорогихмашинах ездят, у них называются «парашютистки», — сообщила я.

Я действительно утром побывала в отделении.

Рома возил. Я заявление написала. Пусть мой «мерседес» ищут.

— Да, ужасно страшно, — согласилась Машка.

— Хочется иметь пистолет или охрану, — сказалая. — Я стреляю отлично, кстати.

— Никита. — Анжела поставила ударение на последнийслог.

— Только не знаю, успела бы я достать пистолет или нет.

— Никита. Клево! — подхватила Машка. —Давайте агентство откроем: «Никита».

— Пистолеты будем продавать? — спросила я.

— Нет! — Машкины глаза азартно заблестели. —Женщины-телохранители. Такого еще нет!

— Лучше уж нахлобучки на каблук, — засомневаласья.

— Какие нахлобучки? — удивилась Анжела.

— Да нет, охранницы — это суперидея. Это будет модно. Идорого. Все захотят.