Книга Бульдог. В начале пути - Константин Калбазов

Стоп. А ведь верно. Он не чувствовал ничего. А тут и холодный снег, и жаркое дыхание, и запахи. Что бы все это значило? Что это? Никак руки и лицо начало покалывать от мороза? Это что же получается? Все здесь было нереальным до появления вот этого мальчишки. Все. Даже он. Но стоило появиться ему и все изменилось. Вроде что‑то прояснилось. И в то же время вопросов стало еще больше.

А интересно так разодет паренек. Если взять во внимание, что он сам сейчас в костюме, в котором был во время покушения, то что получается с этим мальцом? Какой‑нибудь реконструктор в стиле восемнадцатого века, попавший в беду во время очередного фестиваля. Не факт, конечно, но как вариант… Почему бы и нет. Вот только все одно получается, что мальчишка куда более реальный персонаж, чем он.

— Ты кто таков? — Голос чистый, звонкий, полный молодости, задора и огня.

— Буров, Сергей Иванович. А вы кем являетесь, молодой человек?

— Я тебе не молодой человек, а император Всеросийский Петр.

— Что‑то вы не больно похожи на Петра Алексеевича. Ну не могли же художники настолько наврать, — с сомнением произнес Буров.

— Как это не похож? — Вдруг растерялся мальчишка. — Петр Алексеевич и есть.

— Да видел я Петра Великого на картинах, там у него лицо совсем другое, опять же волосы у него темные, а ты русоволосый.

— Ну так, то дед мой. А моих портретов разве не видел? — Ого! Что это? Зависть с обидой в одном стакане?

— Погоди. Так ты Петр второй.

— Ну да, — расправляя плечи, с гордым видом заявил парнишка.

Чудны дела твои Господи. Это что же получается, паренек настолько сросся со своим образом, что сам во все поверил? А с другой стороны, отчего‑то верилось, что все именно так и есть.

— Что ты тут делаешь? — Спросил подросток с таким видом, что было совершенно очевидно, он привык к повиновению и к тому, что на его вопросы непременно отвечают.

— Признаться и сам не знаю, — растерянно ответил Сергей Иванович.

— А чего дорогу заступил.

— Дорогу, — Буров растерянно осмотрелся.

Да нет. Ничего не изменилось, как была снежная целина гладкая и девственная, так все и есть. Ну прямо как в том анекдоте получается — это когда сидит один на рельсах, подходит к нему другой и говорит, «подвинься» .

— Да тут вроде и нет никакой дороги.

— Может и нет, — буркнул малец, — но мне прямо надо, а ты дорогу заступил.

— А куда ты едешь?

— Ты как разговариваешь с императором!?

— А ты переедь меня, да и езжай с Богом, — самодовольно скалясь заявил Буров, отчего‑то уверившись, что поступить так этот вздорный мальчишка никак не сможет. Нельзя ему и все тут. — Ну, раз уж давить не станешь…

— К сестре я еду, Наталии. Она меня ждет, — вдруг перебил его мальчишка, как видно уверившись в том, что ему никак не отвязаться от этого странного путника, упорно не желающему уступать дорогу.

— И где она?

— Вестимо где. В раю.

— И что, она звала тебя в гости?

— Не звала. Только сестрица завсегда мне рада была и сейчас обрадуется. Уйди с дороги, Христа ради, Сергей Иванович, — а вот теперь боль и мольба слышатся.

— А куда спешить‑то? Там у вас вечность впереди, еще наболтаетесь.

— Устал я. Хочу покоя.

— А вот я, представь себе, хочу волнений, хочу боли, хочу хоть что‑нибудь почувствовать, а не эту пустоту. А ведь мне годков куда больше твоего. Но я хочу, а ты устал.

Казалось бы, отойди в сторону. Чего мешать мальчишке, раз уж он так уверился в своем решении. Но Буров точно знал, поступи он так и ему опять останется пустота. Белая, неприкаянная, без холода, без запаха — пустота. А вот этого не хотелось категорически. Хотелось снова ощутить себя живым, пусть прожить не свою жизнь, а чужую, но жить, а не блуждать по бесконечной снежной пустыне.

— А ну‑ка, подвинься.

Он быстро взобрался на облучок, так что мальчишка не успел ничего предпринять и в одно мгновение вырвал у него вожжи. Он никогда не управлял лошадьми и даже не представлял как это делается. Но не мальца же просить, в самом‑то деле. Тот поведет сани только в одном направлении. К сестре. Возможно его безгрешная душа и Бурова увезет из этой заснеженной пустоши в райские кущи, но Сергею Ивановичу туда пока не надо. Он не собирался упускать свой шанс. Призрачный, надуманный, но шанс.

Как ни странно, но лошади с легкостью подчинились новому вознице. Стоило только потянуть вожжами вправо и они пошли в плавный разворот. Описали дугу. Ага. А вот и следы оставленные тройкой по пути к нему. Вот по ним значится и поедем.

— Не хочу–у!!!

Едва осознав, что происходит, парнишка дернулся и вознамерился выскочить из саней, но Буров вцепился в него как в последнюю надежду, как утопающий хватается за соломинку. Сергей Иванович знал точно, выскочи молодой Петр, упусти он его и ничего не будет. Ему дали один единственный шанс и он сейчас находится рядом, верещит, пытается вырваться, не желая возвращаться туда где ему было больно.

Не смог. Бурову отчего‑то стало стыдно и противно. Он хочет жить, он готов терпеть, страдать, бороться, что‑то доказывать себе и остальным. Он ко всему этому готов. А вот этот напуганный мальчик нет. Сергей остановил лошадей, уже бежавших по старому следу. Отпустил Петра, но против ожиданий тот не убежал, а внимательно смотрел на странного мужчину, который неловко перевалившись выбрался из саней.

— Прости меня мальчик. Правильно молва говорит — на чужих плечах в рай не въедешь. Езжай своей дорогой. С Богом.

— А ты?

— Не знаю. Как Господь повелит, так и будет. Хотя, верующим я особо никогда не был. Так что, может и позабудет обо мне, оставив в этих местах.

— Поехали со мной.

— Нет.

— Почему? Ведь там хорошо. Там не может быть плохо.

— Скорее всего ты прав. Но если я поеду с тобой к твоей сестре, то обратной дороги мне уже не будет, а здесь… Здесь возможно все. Даже если придется ждать слишком долго, здесь есть надежда.

— Но там все плохо. Там предательство, интриги, боль. Там все лгут. Что там хорошего?

— То чего нет ни в раю, ни в аду. То, что длится не вечность, а краткий миг. Там жизнь, парень. Там боль, там кровь, там грязь и смрад. Но только там мы живем по настоящему и узнаем себе цену. А рай или ад, это уже итог. Это вечность. Это то, чего ты заслуживаешь за деяния свои. Но свершить их ты можешь только будучи живым.

— Меня там все только предавали, лебезили, пресмыкались, а сами за спиной делали то, что им было угодно. А то и вовсе, заставляли делать то чего я не хотел. Все, до единого.

— Разве не было того, кто был бы тебе верен, кто любил бы тебя от чистого сердца?