Книга Первая мрачная ночь - Маргарита Малинина

– Я же взяла, – улыбнулась я.

Танька посмотрела на свою руку, потом на мою, в которой было еще четыре вилки (я как раз клала их на стол), и рассмеялась.

Дальше было еще веселее. В комнату зашли папа с мамой. У каждого в руке присутствовало по две вилки. Мы с Танькой, заметив это, покатились со смеху. Тут родители обратили свое внимание на стол, где мирно лежало еще пять вилок.

Поужинали мы без приколов, но вполне цивильно, как обычная семья, и я даже с удивлением для себя обнаружила, что Таня не так уж сюда и не вписывается. Чего это я на нее так поначалу наехала? Наверно, взыграла ревность.

Вслед за тем Грачева принялась рассказывать. Все в их семье было хорошо, пока Виктор Витальевич – Танин отец – не решился, поверив доходчивого содержания рекламе, отнести все-все семейные сбережения в банк. В последнее время были кое-какие проблемы с накоплениями: Танина мама попала под сокращение, а отцу зарплату понизили, в связи с этими событиями ежемесячный накопительный процент этого банка выглядел сказкой. Но в этот понедельник им пришло извещение, суть которого сводилась к простой, но ужасной вещи: банк разорился, и, следовательно, всем деньгам пришел, извиняюсь, кирдык. Еще там было сказано, что если банку «Тэмпо» удастся восстановиться, то семье будут выплачены все потерянные деньги, но в это как-то верилось с трудом. Отец Тани оббегал всех юристов, но выяснилось, что договор на оказание услуг составлен так хитро, что ничего предпринять нельзя, банк полностью себя в этом смысле обезопасил. Пришлось дать объявление о продаже двухкомнатной квартиры, а взамен искать либо однокомнатную, но в отдаленном районе (этого никому не хотелось, и институт, и место работы дяди Вити находились в центре города) или же комнату в коммуналке.

– А вы где деньги храните? – спросила Танька.

На что мама, не подумав, без лишней скромности просто ответила:

– В банке.

– Вот! Это очень опасно, как видите. В каком?

– Да не в банке, а в банке. Полуторалитровой.

На Танином лице отобразился мучительный мыслительный процесс, столь ей несвойственный. Наконец на то же самое лицо явился отблеск озарения, и изумленная донельзя Татьяна громко выкрикнула:

– Что-о?! В банке?! Прямо в банке?! Ну вы даете!

– Покруче любого банка будет! – похвастала своей смекалистостью мама.

– А также под горшком, под паласом, в бачке унитаза, внутри сиденья кресла, между оконными рамами… – бурча себе под нос, так, чтобы слышал только папа, перечисляла я все тайники, что только могла вспомнить (но далеко не все, что наличествовали на самом деле), выдавая с потрохами нашу семейную тайну. Тот, кому было надо, услышал и, едва сдерживая смех, заговорщицки мне подмигнул.

Так как ни раскладушек, ни лишних диванов, ни кресел-кроватей в нашей квартире не имелось, Таньку определили на мою софу, причем вместе со мной, потому ее пришлось разбирать. Всю ночь Рыжая тянула на себя одеяло и потихоньку сдвигала меня к самому краю лежбища, пока я совсем с него ни грохнулась.

– Уй! – Потирая ушибленную заднюю нижнюю часть, я шепотом взвыла с пола: – Идиотка! Что ты наделала!

– Ты, Юлька, не кричи, – донеслось спокойное с кровати. – Ты небось полагаешь, я просто так ворочаюсь, а я вот думу думаю.

– Чего? – Я решила, что ослышалась. – Какую еще думу? – шипела я, словно змея, выгнанная из своей норы пресловутым мангустом, залезая под одеяло.

– Кем мне быть. Вот ты уже решила?

– Естественно, еще сто пятьдесят лет назад, когда подала документы в институт. Экономистом. А вот ты даже на полноценного экономиста не тянешь, потому что учишься все хуже и хуже и еще мыслишь, что кем-то станешь.

– Стать-то я стану. Звездой. – Ну я ведь говорила! Слышали, знаем. – А сейчас передо мной стоит задача: быть моделью, певицей или актрисой?

– Ха! – Я не смогла сдержаться и зашлась в хохоте. – Не смеши меня! Поломойкой ты будешь, вот кем!

– Что-о-о? – Танька даже подивилась, наверно, открывшимся перспективам. – Я, если хочешь знать, буду ими троими одновременно!

– Таня, давай ты для начала станешь Спящей Красавицей, хорошо? Ну хотя бы до утра, договорились?

Грачева вскорости уже играла эту роль, а я вот, без толку проворочавшись с боку на бок, поняла, что засыпание мне в ближайшие минуты не грозит, и погрузилась в размышления о деревенском мертвеце. Что мы имеем? И без того не бедный, банкир вдруг получает гигантское наследство. И через три недели получает нож в спину. Случайность? Вряд ли. Кого могло заинтересовать наследство? Юриспруденция не сильная моя сторона, но, насколько я могу судить, по наследственной трансмиссии в права наследования в таких случаях вступают те, на чье имя составлено завещание самим Крюковым. Однако Наташка явно не убийца. Она любила мужа, тем более распоряжаться деньгами она могла и при живом супруге. С неменьшим облегчением на сердце я отвергла и кандидатуру Хрякина. Его имени в завещании нет вообще. Плюс ко всему он знал, что и место главы банка вкупе с контрольным пакетом акций займет также не он. Только что он делал там? Этот вопрос так и висел все это время, мешал жить, дышать и обязан был рано или поздно всплыть. Я всенепременно спрошу его об этом, когда увижу. Если увижу…

А вот семья попрошаек Юрочкиных весьма годится на роль убийц. Надо выяснить, не могут ли они каким-то путем получить все деньги в случае, если со вдовой что-то произойдет. Скажем, оспорить завещание. Однако тогда оказывается, что и жизнь Натальи в опасности.

С этими умозаключениями я и отбыла в царство Морфея.

Разбудил меня телефонный звонок. Звонила Катька. Только заслышав ее голос, вместо приветствия я пробубнила в трубку:

– Боже мой! Я переспала Катьку!

– Вообще-то, привет. Но спать ты не дурна – двенадцатый час. Хорошо живешь, подруга!

– Хорошо?! Да если б не эта Рыжая! – Я посмотрела направо: Танька мирно похрапывала, заняв две трети кровати.

– Грачева? При чем здесь она? Ладно, давай собирайся. Через полчаса я за тобой зайду.

– Опять расследование? Кого на этот раз пытаем с пристрастием?

– На этот раз у нас похороны. Не забудь взять денег на дорогу. Может, еще успеем.

Родителей дома не было, наверно, укатили в магазин или на рыбалку, что не менее вероятно. Долго размышляя о наряде (хоть я не знала Крюкова при жизни, особо выделяться из толпы не хотелось), я остановила свой выбор на черных брючках в обтяжку и шелковой строгой блузке, тоже черной, но в белую продольную полоску. Сверху – бежевый замшевый пиджак. Потом вдруг пришли приятные мысли о том, кого я могу там увидеть, и мне до жути захотелось сотворить потрясающий макияж, что я и принялась выделывать, увлекаясь все более и более. Добавлю, что, памятуя о привычном бледно-розовом блеске для губ, единственно украшавшем мой фейс во все прежние времена, узнать меня было непросто. В довесок к образу я распустила волосы, а то они уже отвыкли от всего, что не причислялось к разряду хвостов. Пусть он упадет!