Книга Вавилонские сестры и другие постчеловеки - Брюс Стерлинг

Сначала едва заметно, а потом все сильней и сильней – мир вокруг меня, вернее, мир вокруг нас с Еленой начал меняться. Сначала это был свет, которой лился из-за гардин, – слегка окрашенный в медовые тона, он стал каким-то другим, приобретя некую чистоту и прозрачность. Свет этот падал на дерево, на пластик, на ткани в моей довольно заурядной квартирке, преображая все вокруг. Такое впечатление, будто в молекулах моего мировосприятия началась цепная реакция.

Еще несколько минут – и преобразилось буквально все.

Теперь я обитал в мире полотен Вермеера.

Я обернулся к Елене.

Она была точь-в-точь как дама с картины «Молодая женщина с кувшином воды» из музея Метрополитен.

Я никогда, ни разу в жизни не видел никого прекрасней ее.

Мои глаза наполнились слезами.

Я знал – в эти минуты она испытывает то же, что и я.

– Роберт, а теперь поцелуй меня, – произнесла Елена, едва не рыдая.

Я выполнил ее просьбу, и уже в следующее мгновение мы сорвали с себя одежду. Наши тела, словно сошедшие с покрытого маслом холста – казалось, они светились, все еще неся на себе мазки великого мастера, – катались по полу в любовных объятиях столь страстных, каких я не знал ни до того, ни после.

Казалось, будто я трахаю самое Искусство.

Так начались самые счастливые месяцы в моей жизни.

Поначалу мы с Еленой довольствовались тем, что проводили все время у меня в квартире, любуясь переменами, происшедшими с самыми простыми предметами, которые теперь преобразились, превратившись в элементы огромного, ранее неизвестного шедевра знаменитого фламандца. Как только мы пресыщались каким-то видом, нам было достаточно слегка изменить положение в пространстве, чтобы взорам предстала совершенно новая композиция, которую мы потом созерцали часами. Даже накрывание обеденного стола всякий раз превращалось в созерцание нового изысканного натюрморта. Законы визуальной трансформации, разработанные психоинженерами, работали безотказно. Предметы и сцены, неведомые Вермееру, приобретали только ему присущую палитру и текстуру.

Устав от созерцательного блаженства, мы с Еленой предавались любви с таким пылом и божественным трепетом, который приближался к сатори. После чего складки на простынях напоминали нам густой слой белил, отпечатавшийся и на наших телах.

Спустя какое-то время наша страсть немного поутихла. Нам хотелось новых впечатлений, и мы отправились в странствие по миру, словно сошедшему с полотен Вермеера.

Кстати, в этом мире мы не были одиноки. В нем обитали тысячи таких же, как мы. Нам они попадались повсюду, и мы узнавали их с первого взгляда – как и они нас. Достаточно было только заглянуть им в глаза, и в них можно было увидеть знакомый ментальный пейзаж, присущий всем тем, кто пустился в странствия по миру искусства.

Картины, возникавшие перед нашим взором... нет, мне никогда не выразить словами, что я при этом испытывал. Возможно, и вы пережили нечто подобное, и тогда слова просто ни к чему. Мне казалось, что весь мир – творение одной-единственной кисти великого мастера, чудо, созданное фантазией гениального художника, как нас давно пытались уверить мистики.

Кажется, это было в Ницце. Там Елена снова предложила мне попробовать ее чудо-таблетки. Она неожиданно вышла куда-то, пока я спал. Я не слишком обиделся, довольный тем, что могу посидеть на балконе, любуясь игрой света и лазури в волнах Средиземного моря. Хотя, наверное, где-то в глубине души, под поверхностью моего восторга, я изумился, как она могла уйти куда-то одна, без меня, даже не предупредив.

И вот теперь в ее протянутой руке была коробочка с волшебством.

– На, прими, – сказала Елена, ничего толком не объяснив. Я взял таблетку и какое-то мгновение рассматривал ее безупречно круглую форму.

– Что это?

– Матисс, – ответила она. – Мы ведь сейчас у него на родине, можно сказать, окунулись в источник его вдохновения. Думаю, это как раз то, что нам нужно.

– Ну, я не знаю. Чем тебя не устраивает Вермеер? Разве мы не были счастливы в его мире? Вдруг мы все испортим?

Елена проглотила Матисса, даже не запив.

– Я свою приняла, Роберт. Мне хочется новых впечатлений. Так что если не хочешь остаться один, советую тебе сделать то же самое.

Я с ужасом представил себе, что буду жить в ином мире, отличном от того, в который перенеслась она. И хотя червь сомнений нашептывал мне, что лучше не делать этого, я последовал се примеру.

Я проглотил Матисса с поразительной легкостью – даже без глотка воды он не застрял у меня в горле. Уже почти в следующее мгновение суровый реализм Вермеера уступил место кричащему, головокружительному, пьянящему импрессионизму Матисса. Признаюсь, такой резкий переход из одного мира в другой выбил меня из колеи.

– О боже... – прошептал я.

– Ну, что я тебе говорила? – улыбнулась Елена. – А теперь снимай одежду. Я хочу увидеть тебя голым.

И мы отпраздновали наше переселение в мир Матисса, как тогда, в первый раз. Наши странствия по нему в точности повторили те, что мы проделали в мире Вермеера. Как только мы освоились, привыкнув к новому облику гостиничного номера и стабилизировав наши зрительные сигналы, как тотчас принялись смаковать этот новый мир, каждой клеточкой тела наслаждаясь новой реальностью. И если нам доводилось побывать там, где мы уже побывали во время наших странствий по миру Вермеера, мы всякий раз изумлялись переменам. Какой это дар, восклицали мы, иметь возможность видеть старый мир вечно новым взглядом.

Слушая как-то раз вечером, как играет Бостонский симфонический оркестр – казалось, его инструменты сошли с поздних набросков художника, – Елена предложила:

– Давай глотнем Бетховена.

Я отказался. Она не стала настаивать, по всей видимости, осознав, что сила убеждения еще понадобится ей позже.

Разумеется, джунгли Амазонки требовали Руссо. Я сдался практически без каких-либо протестов, что стало началом долгой и скользкой дорожки.

В плену у Вермеера мы прожили примерно год.

Матисс вдохновлял нас чуть более полугода.

Руссо – этого наивного гения – хватило всего на полтора месяца.

Постепенно мы подсели на таблетки, превратившись в наркоманов от искусства.

Нам требовались все новые и новые ощущения. Производители нейротропина всегда были к нашим услугам.

Какое-то время они поставляли на рынок относительно слабый наркотик, предлагавший вашему взору мир, сходный с «реальностью». Однако теперь, когда все больше и больше народу, в том числе Елена и я, не могли и дня прожить без очередной дозы «искусства», психоинженеры запустили в производство куда более сильный препарат.

В течение последующих двух лет мы с Еленой – если мне только не изменяет память – переносились в самые разные миры. Вот их список.