Книга Обман Зельба - Бернхард Шлинк

Это была поездка, которую я не забуду до конца своих дней. Потому что этот конец чуть не наступил раньше времени. На ремонтируемом участке автострады в Фридрихсфельде, где между полосами движения не было ни разделительных линий, ни временных ограждений, какой-то мебельный фургон вдруг занесло, и он вылетел мне навстречу. Меня как будто парализовало. Фургон несло через мою полосу в сторону обочины, мой «кадет» летел на него, словно шел на таран; фургон быстро увеличивался в размерах, грозно надвигаясь на меня, как скала. Я не затормозил и не попытался уйти влево. Я впал в ступор.

Все произошло в считаные доли секунды. Фургон с грохотом перевернулся, послышались яростные сигналы и визг тормозов. Какая-то машина, выскочившая из своего ряда, со скрежетом продрала бок другой, которая резко затормозила. Я остановился сбоку, на технической полосе, вылез из машины и не мог сделать и шага. Потом меня начала бить дрожь. Мне пришлось напрячь мышцы и крепко стиснуть зубы. Я стоял и смотрел, как перед местом аварии растет длинный хвост машин, как водитель фургона вылезает из кабины, как толпа любопытных прилипла к раскрывшейся задней двери фургона, как приехала полицейская машина, потом «скорая помощь», которая сразу же и уехала.

Ко мне подошел мужчина, водитель машины, остановившейся сразу за мной.

— Может, вам вызвать врача?

Я покачал головой. Он взял меня за плечи, встряхнул, насильно усадил у ограждения и закурил сигарету.

— Хотите сигарету?

Моего сознания в этот момент хватило только на то, чтобы вспомнить, что в месяцы, в названии которых имеется звук «р», сидеть на голой земле не рекомендуется. Я хотел встать, я боялся за свой мочевой пузырь и простату, но мужчина удержал меня.

После выкуренной сигареты мне стало легче. Мужчина что-то безостановочно говорил. Его слова влетали мне в одно ухо и вылетали в другое. Когда он ушел, я даже не мог вспомнить, как он выглядел. Но на вопросы полицейского я уже отвечал вполне осознанно, и дрожь прекратилась.

Движение постепенно восстановилось, машины осторожно объезжали опрокинутый грузовик. Из раскрывшейся задней двери фургона вывалилась на дорогу часть груза — картины для выставки в Мангейме. Ими должен был заняться научный сотрудник мангеймского выставочного зала. Я продолжил свой путь в Гейдельберг по опустевшей автостраде.

Приготовленную для меня информацию Нэгельсбах взял из одного дела, которое вел его коллега; тот сейчас был в отпуске, в санатории.

— Сведения очень скудные. Он, похоже, давно уже чувствовал себя неважно. Во всяком случае, установлено, что в последние годы в этой психиатрической больнице время от времени бывали проблемы.

— Проблемы? А что у них, интересно, называется проблемой? Если, скажем, пациент выпадает из окна и ломает себе шею — это проблема или нет?

— Избави боже! Речь идет о маленьких неприятностях и ЧП. Может даже, понятие «проблема» тут вообще преувеличение. Прорвало трубу с горячей водой, подали недоброкачественную пищу, разбили пару новых окон, которые должны были вставить и которые стояли во дворе, пациента выписывают на два дня позже положенного срока, санитар упал с лестницы — кому это интересно? Тем более что все жалобы поступили не от руководства, а от пациентов и их родственников или от анонимов. Да если бы от нас сегодня не требовали проявлять особую бдительность в отношении домов престарелых и психиатрических больниц, то…

— А эти «маленькие неприятности и ЧП» не превышают масштабов подобных явлений в других крупных организациях?

Нэгельсбах встал.

— Пойдемте со мной.

Мы вышли в коридор, повернули за угол и остановились перед окном, выходившим во двор.

— Что вы видите, господин Зельб?

Слева стояли три полицейские машины, справа земля была разворочена — прокладывали трубы. Одни окна во двор были открыты, другие закрыты. Нэгельсбах посмотрел на синее небо, по которому свежий ветер гнал одно-единственное маленькое белое облако.

— Сейчас, одну секунду, — сказал он.

Как только облако закрыло солнце, жалюзи на всех окнах опустились. Облако поплыло дальше, но жалюзи остались неподвижными.

— Из этих вот трех машин две почти всегда стоят на месте, потому что вечно ломаются. Эти трубы в этом году уже раскапывали, теперь опять за них принялись. А жалюзи каждое лето выкидывают все новые фокусы. Это нормальные масштабы подобных явлений или за всем этим стоят террористы, антиглобалисты или скинхеды? — Нэгельсбах смотрел на меня с бесстрастным лицом.

Мы вернулись в его кабинет.

— А нет ли у вас чего-нибудь на доктора Вендта?

— Одну минутку. Терминал у нас в другой комнате.

Он вернулся без распечатки.

— В компьютере ничего. Но фамилия как будто знакомая. Может, конечно, я и ошибаюсь. Надо покопаться в бумагах, которые в целях защиты данных подлежат уничтожению и потому не попали в компьютер. Я, конечно, постараюсь не затягивать с этим, но совсем быстро не обещаю. Когда вам это нужно?

— Вчера.

Я сказал чистую правду. Впрочем, программа действий была ясна и без досье на Вендта. Вендт был мой единственный след — не важно, горячий или холодный. Мне нужно было выяснить, что он за человек, с кем общается, есть ли у него связь с Лео. Лео и «ее окружение» не должны были знать о поисках. С Вендтом я мог и не церемониться.

12

Тщетное ожидание

Около семи вечера Вендт вышел из ворот психиатрической больницы, сел в свою машину и поехал в сторону Гейдельберга. Я поехал за ним. Я прождал его два часа и под конец уже бросал окурки в окно, потому что они не помещались в пепельницу. «Свит Афтон» — сигареты без фильтра, которые сгорают без остатка и без вреда для окружающей среды.

В3 — удобная, приятная дорога, и Вендт сразу же пришпорил свой маленький «рено». Несколько раз я терял его из виду, но потом догонял у светофоров. Он поехал по Рорбахерштрассе, свернул в Гайсберг-тоннель, объехал Карлстор и выехал на Хауптштрассе. Мой «кадет» запрыгал на мостовой, вымощенной булыжником. Мы припарковались в подземном гараже под Карлсплац, Вендт — на стоянке для инвалидов, я — на стоянке для женщин. Вендт выскочил из машины, взбежал вверх по лестнице, понесся через площадь, потом по Хауптштрассе мимо Корнмаркта и церкви Святого Духа. Мне за ним было не угнаться. Его фигура в развевающемся светло-бежевом плаще маячила где-то далеко впереди. У меня закололо в боку, я остановился на углу ратуши, чтобы отдышаться.

Миновав переулок Флорингассе, он вошел в дом под вывеской с золотым солнцем. Я дождался, когда боль в боку утихнет. На Марктплац и Хауптштрассе царил покой: для шопинга было уже поздно, для вечернего моциона еще рано. Компания по реконструкции, поощряемая налоговыми льготами, оставила на домах вокруг Марктплаца свои неизгладимые следы. Мне вдруг бросилось в глаза, что из ниши на углу ратуши исчезла каменная статуя военнопленного в шинели, с изможденным лицом и высохшими руками, простоявшего здесь в горестном ожидании пару десятилетий. Кто его «освободил» и куда переправил?