Книга Клинок инквизиции - Диана Удовиченко

Мать Анна вошла, произнесла молитву, затем чтица начала отрывок из устава. Ноги, натруженные за день, гудели и подкашивались. Конец чтения Настя восприняла с благодарностью, готовая даже поверить в Бога, лишь бы ей позволили отдохнуть.

Трапеза проходила в полном молчании – сестры сидели, опустив глаза каждая в свою тарелку с бобовой кашей – смотреть по сторонам не позволялось. Пищу вкушали достойно, едва ли не благоговейно, изредка знаками прося друг друга передать хлеб. Настя быстро сгрызла свой кусок, запила водой – опять холодной. После снова была молитва, потом отправились в храм на повечерие. Здесь, стоя у икон и послушно повторяя слова псалмов, Настя мечтала лишь об одном: согреться и отдохнуть.

Но и в дормитории – общей спальне монахинь – было холодно, пожалуй, не теплее, чем на улице. Сестры устраивались в ряд на соломе, толстым слоем устилавшей каменный пол, укрывались тонкими колючими одеялами. Не раздевались, лишь снимали шапочки и разматывали платки – устав предписывал не оголяться для сна, усмиряя таким образом плоть, да и холод не позволял спать раздетыми.

В спальню, светя себе масленой плошкой, заглянула сестра Ортензия. Она совершала ежевечернее инспектирование монастыря, проверяла все постройки, потом запирала на ночь ворота и укладывалась спать в привратницкой. Обойдя дормиторий, по головам посчитала монахинь, удовлетворенно кивнула, вышла.

Вскоре вокруг воцарилась тишина, нарушаемая только сопением и похрапыванием. Настя дрожала под вытертым до основы одеялом, пытаясь хотя бы задремать – сон не шел. А ведь в полночь вставать и снова идти на молитву, вспомнила она. Потом утреня, краткий отдых и в шесть утра – подъем.

Нет, решила Настя, надо выбираться отсюда. Не холодом, так молитвами уморят святоши. Только вот куда податься? В дом родителей Одиллии нельзя, вернут в монастырь. Дочь-монахиня – грустно, но почетно: она вместе с другими сестрами спасает души людей, молясь за весь мир, создавая вокруг него защиту чистыми словами и помыслами. Дочь – беглая монахиня – страшный позор. Найти бы Данилку, подумала она. Но даже неизвестно, жив ли он.

Наконец Настю сморил крепкий сон. Исчез холод, отошли тревоги, она все глубже проваливалась в ласковое забытье. Здесь было тепло и уютно, плавали разноцветные пятна, складываясь в смутные, но знакомые, родные образы: машины, проносящиеся по центральной улице, зеленая дверь ее подъезда, недавно купленное голубое пальто, которое так красиво сидело на фигуре, лицо мамы… Казалось, вот-вот – и она шагнет туда, вернется в свою, настоящую жизнь, оставив мрачное Средневековье лишь воспоминанием о страшном бреде…

Тихий ноющий звук незаметно вторгся в приятное сновидение. Звук не из ее мира. Призрачный стон вкрадчиво коснулся сознания, отыскивая лазейку, потом ледяной иглой вонзился в него, проникая все глубже, вырывая из забытья. Навязчивый, холодный… страшный. Так воют привидения в фильмах ужасов.

Настя проснулась, открыла глаза, глядя в абсолютную темноту. Звук никуда не делся. Он шел от двери, постепенно приближался. Ветер гуляет по галерее?

Она прислушалась еще. Ночь полнилась шепотами. Странные голоса – мужские, женские, детские – произносили обрывки фраз на незнакомом ей языке, истаивали, появлялись снова. Похожие звуки она слышала в монастырском подвале, только эти были громче, назойливее. Рядом с лицом зашуршала солома, над головой едва заметно всколыхнулся воздух, как будто кто-то или что-то пролетело мимо. На мгновение Насте показалось, что по щеке мазнуло ледяное крыло.

Внутри поселился иррациональный, животный страх, по телу пробежала дрожь, хотелось зарыться в солому, спрятаться, накрыться с головой одеялом, как в детстве, отгораживаясь от всего непонятного и пугающего.

Настя упрямо фыркнула и уселась на постели. Нет никаких призраков, это просто ветер! Сейчас она ляжет и снова уснет. Впереди трудный день, надо отдохнуть.

– Ты тоже слышишь? – жалобно и тихо спросили справа.

Настя вздрогнула от неожиданности.

– Не бойся, это я, сестра Мария, – плеча коснулась теплая рука. – Ты слышишь, сестра?

– Ветер, – сердито ответила Настя. – Спи.

– Это не ветер, – прошептала монахиня. – Это они… Они опять идут. Они снова кого-то забрали, вот увидишь утром.

– Кто – они?

– Нельзя говорить. Нельзя произносить. Иначе они придут за нами.

Сестра Мария подобралась вплотную к Насте, привалилась боком, так что сквозь одеяло ощущалась бившая ее дрожь.

– В прошлый раз они забрали сестру Эльзу. Потом сестру Елену. Чья очередь теперь? Мне страшно…

Вой становился все ближе, шепотки в комнате – все явственнее. Надо найти свечу и посмотреть, кто здесь такой инфернальный, подумала Настя, пытаясь заглушить ужас. Но он не уходил, парализовал разум, сковал тело, полностью подчинял себе.

Стон прозвучал совсем рядом, дверь, открываясь, тихо заскрипела. Вдруг в коридоре раздались громкие тяжелые шаги, и призрачный вой перешел в душераздирающий вопль. Дверь спальни захлопнулась. Кто-то бесновался в коридоре – то визжал, то выл, то выкрикивал басом грязные ругательства.

– Ложись, сестра! Ложись, пожалуйста! А то они увидят тебя! – Сестра Мария потянула Настю на солому, прижалась, натянула одеяло, закрывая с головой.

Так вдвоем они протряслись, пока не зазвонил колокол, возвещая о начале утрени. Тогда и выяснилось, что в одну из монахинь вселились бесы.

Он неслышной тенью скользил по сонному Равенсбургу. Шел пустынными грязными улочками, заглядывая в темные окна. Тяжелые шаги по мостовой – стража. Он накинул капюшон плаща, пряча лицо, полностью сливаясь с ночью, отступил в узкий переулок, переждал. Двинулся дальше, жадно вдыхая запахи спящего города: от лавки мясника исходил тяжелый дух падали, от дома аптекаря тянуло пряностями и травой, из канав воняло гнилью, нечистотами и помоями. Запахи людей. Он мечтательно улыбнулся. Скоро в Равенсбурге воцарится лучший в мире аромат – свежей крови. Человеческой крови.

Сенкевич

В дешевом трактире пахло прогорклым маслом, вареной капустой и скисшим пивом. Перекрикивались пьяные, глухо стучали глиняные кружки. Толстая служанка в несвежем фартуке с трудом пробиралась между длинными столами.

Сенкевич купил пива, сыра и хлеба, устроился в середине маленького зальца. Есть и пить не хотелось, он как-то неважно себя чувствовал. Возможно, период адаптации? Ведь даже со сменой климата или часового пояса случается недомогание, а тут – шутка ли – смена эпохи! Да еще и без сигарет, чтоб ее, эту Европу… Как же он об этом не подумал? Сенкевич неторопливо отщипывал маленькие кусочки хлеба, отправлял в рот, прислушиваясь к разговорам в трактире. Ради них сюда и пришел.

Покопавшись в памяти Фридриха Берга, он выяснил: кроме сект дьяволопоклонников, в одной из которых состоял объект, в городе было множество колдунов-одиночек, не желавших примыкать ни к одной компании. На таких Сенкевич и решил сделать ставку, только теперь следовало их найти. Память Берга нужных сведений не содержала, пришлось пренебречь безопасностью и отправиться на поиски. Где еще можно почерпнуть информацию, как не из сплетен подпивших горожан?