Книга Убийство девушку не красит - Лидия Ульянова

– О камнях? – Поярков замешкался на мгновение, задумался, издал странный утробный звук, склонился к ногам и снова зашуршал пакетом. С видом победителя вытащил заветную бутылку джина и стаканчик.

– Катя, давайте лучше выпьем! – произнес он торжественно, с расстановкой. – А потом я все расскажу.

Катя чуть не взвыла. Начавший понемногу выстраиваться диалог снова скатился к выпивке.

– Я не пью, – твердо и холодно произнесла она.

– Да, я знаю.

– Откуда? – Катя вздрогнула, посмотрела ему в глаза с надеждой. Может быть, все-таки Он? Никакой не Поярков-Доярков, а Он? Ну, правда, ведь пятнадцать же лет прошло, мог стать и таким.

Или не мог?…

Нет, ювелиром все-таки вряд ли…

– Да ниоткуда, просто у вас на лице все написано. Прямо бегущая строка: не приставайте ко мне, я не пью, мужиков как класс презираю, интим не предлагать!

Катя оскорбленно фыркнула. Ну не комментировать же, в самом деле…

11

Катя действительно долго тренировала именно такое выражение лица, эту холодную неприступность. Вежливый отказ, возведенный в абсолют еще до того, как озвучено предложение. Эту защитную маску, постепенно приросшую к лицу, проросшую как золотыми нитями выражением полной независимости и самодостаточности.

Распределенная после института в санэпидстанцию порта, в отделение гигиены водного транспорта, молоденькая и открытая миру Катька столкнулась с проблемой: все с радостью готовы были видеть в ней женщину, даже девочку, но никак не хотели заглянуть дальше и понять, что она пришла все-таки работать. Работать рядом и наравне с мужчинами. Ну пусть не наравне, но без женских всяких глупостей… Почему-то мужчин это совершенно не устраивало.

Моряки – большие дети. Они для пущей важности придумали себе особый язык и, задрав нос, бросали направо и налево диковинные слова, пугая женщин и детей, напуская туману, делая смысл беседы непонятным для окружающих. Пароль – отзыв. Так считала Катя. Ну какому нормальному придет в голову называть «подволоком» потолок, «переборкой» – стену, а «голяком» – обычный веник?

И, казалось бы, все вокруг уже поняли и привыкли, что камбуз – это кухня, гальюн – туалет и так далее. Так нет вам, глупые сухопутные крысы!.. Выяснилось, что говорить отчего-то надо не «нос» и «корма», а «бак» и «ют». И поди ты их разбери! И попробуй-ка найди без специальной подготовки «коффердам шириной в одну шпацию». В медицинском, увы, учили совсем другому…

А не можешь найти, не знаешь нашего языка, не способна грамотно вести диалог – снисходительная тебе усмешка. В лучшем случае.

Одно слово – баба…

Не потому баба дура, что дура, а потому что баба!..

С первого дня Катя, не терпевшая над собой насмешек, взялась за изучение этого таинственного языка. И, вот же беда, даже словарей нет. Даже ненормативной лексики и блатного жаргона есть, а этого чудо-языка – нет. Пароль – отзыв. У вас продается славянский шкаф?… Шкаф продан, осталась одна кровать. С тумбочкой.

Днем Катя деловито выслушивала, заучивала и записывала диковинные слова, а вечером спешно звонила маминому брату, старому морскому волку, и требовала разъяснений. В голове все путалось и перемешивалось, а старик доходил до истерического хохота и гипертонического криза. Легко хохотать, когда сам ты учил всю эту абракадабру постепенно, с первого курса, а Катьке надо выучить все сразу!..

Она постигала корабельное нутро, как постигают на первом курсе анатомию человека: где-то осмысленно, а по большей части бессознательно, лишь твердо зная, что без «судовой анатомии» никогда не постигнет «корабельных болезней».

И она сделала это! Научилась разговаривать, вызывая к себе уважение знанием терминологии и проблемы, а когда перестала бояться, то поняла, что «морские волки» совершенно не страшные люди, просто сплошь и рядом «делают вид». На деле они понимали чуть больше, а иногда и меньше Кати.

Спору нет, в силовых установках Катя разбиралась не очень, только с точки зрения создаваемых ими шума и вибрации, влияющих в итоге на микроклимат. Для оценки ходовых качеств и безопасности мореплавания приглашали других специалистов. Но судовые системы Катя освоила «на пять». Судовое водоснабжение, канализация, вентиляция представлялись ей ясными и логичными совершенными структурами. Или же нелогичными и несовершенными – в зависимости от обстоятельств.

Она даже чертежи и спецификации научилась читать почти с лету, как музыканты читают ноты с листа. Поэтому и кустарные, самопроизвольные изменения в системах находить умела. Простите, не кустарные изменения, а «нештатные врезки»… Она четко понимала, как улучшить и наладить быт людей, немалую часть своей жизни проводящих в железных коробках в изоляции от цивилизованного мира, как организовать их безопасное и правильное питание, как уберечь их от электромагнитных излучений антенн.

Иногда она спрашивала сама себя: кого в ней больше – врача или инженера, и порой затруднялась с ответом.

Шестилетняя дочка Катиной подруги в детском саду так охарактеризовала «свою любимую тетю Катю»:

– Она работает в такой специальной больнице для пароходов. Когда пароходы болеют и начинают чихать и кашлять, тетя Катя приходит и их лечит.

Катька была в полнейшем восторге от такой характеристики. Воистину: устами младенца…

Однако, несмотря на возросший профессионализм, для многих Катерина все равно оставалась в первую очередь женщиной. Ее замечали при первой же встрече, приглашали, ухаживали – то наивно и трогательно, а то бесцеремонно и напрямик, норовили поддержать под локоток на крутом трапе, подать руку на шатких сходнях, поднести сумку, подать пальто и даже помешать в чашке сахар.

Называли ее не всегда по имени-отчеству или «доктором», а иногда придумывали обращения вроде «девушка», «милая», «хозяйка» и даже просто «мать».

Несколько раз ей по-деловому сулили денег за скорый интим прямо в каюте, предлагали просто интим, без денег, напрашивались вечерком в гости и даже приглашали в гости к себе.

Иногда Катя пыталась совместить работу с личной жизнью, набила себе на этом шишек, наступила несколько раз на одни и те же грабли и поняла, что ничего хорошего все равно не получится…

Легче всего получалось просто шутить и приятельствовать, дружить со всеми и не более того.

Вот здесь и приросло постепенно к лицу выражение доброжелательной строгости, мягкой иронии, а дальше и вправду: «Не приставайте ко мне, я не пью, интим не предлагать!»

12

– Вот и не предлагайте мне ничего! Оба мы от этого только выиграем! – воскликнула Катя как можно веселее и радушнее, пытаясь скрыть неловкость и растерянность.

– Что же мы сможем выиграть, если ничего не будем друг другу предлагать? – резонно заметил Поярков, щедро плеснув из бутылки. – Ну, за понимание!..